Форум » Франция -прекрасная и свободолюбивая, законодательница европейской моды и вкусов » 12 апреля 1866 года. Публичная лекция в Сорбонне. » Ответить
12 апреля 1866 года. Публичная лекция в Сорбонне.
доктор Сальваторе: Название Sorbonne издавна воспринимается как символ первоклассных знаний, как эталон не только французского, но и всего классического европейского образования в целом. Это больше, чем просто университет. Это... несколько университетов, объединенных в единое целое. Парижский университет - старейший в Европе - был основан в 1215 году. С первого дня своего существования он задумывался как учебное заведение международного масштаба. На четырех его факультетах - богословия, права, медицины и искусств - обучались не только французы и англичане, но также пикардийцы и нормандцы, которые в те средневековые времена еще не входили в состав французской нации, а считали себя отдельными народами. Примерно 40 лет спустя по инициативе одного влиятельного монаха, духовника Людовика IX, для неимущих студентов университета открыли коллеж - говоря современным языком, учебный институт, в котором студенты и преподаватели и учились, и жили одновременно. Этого монаха звали Робер де Сорбон, а основанный им в 1257-1258 годах коллеж довольно скоро превратился в богословский факультет университета, который стал именоваться Сорбонной. Начиная с XVII века именем факультета, который быстро сделался одним из центров не только богословской, но и философской европейской мысли и снискал себе громкую славу, стали называть и весь Парижский университет. В XVII веке кардинал Ришелье обновил и расширил Сорбонну, но в 1791 году, после Французской революции 1789 года, она была закрыта. В 1821 году университет, вновь открылся. Библиотека Сорбонны впервые распахнула свои двери 3 декабря 1770 года. Тогда в ней насчитывалось 20 тысяч томов - немалое по тем временам интеллектуальное богатство. Доступ к этой сокровищнице знания с первых же дней был открыт не только для студентов и преподавателей, но и для всех желающих. В разные годы в Сорбонне работали такие выдающиеся ученые, как Жозеф Гей-Люссак, Антуан Лавуазье, Луи Пастер, Пьер и Мария Кюри и многие другие. Не обошлось и без исторических парадоксов. Основанная как школа богословия, к середине XIX века Сорбонна превратилась в центр не только светского образования, но и антиклерикальной мысли... Публичные лекции, посвященные различным научным темам, открытиям в области естественных наук, гуманитарно-этическим вопросам, привлекали огромное количество слушателей.
доктор Сальваторе: Кэтрин Монтгомери При упоминании корсета доктор поморщился, точно от воды, попавшей в больной зуб: - Корсет! Корсет! Орудие пытки, изобретенное женоненавистниками и детоубийцами - да,да,господа, детоубийцами, ибо сдавление тела в области талии и грудины на ранних сроках беременности становится причиной выкидыша в семи случаях из десяти! Надеюсь, вы -то,мисс Кэтрин, вы, столь эмансипированная особа, корсета не носите?!* Он сделал такое резкое движение, точно намеревался схватить девушку поперек тела и самолично убедиться в отсутствии стальных пластин и китового уса в конструкции ее платья. Но замечание Адама вызвало у него довольную улыбку: - Запретный плод столь сладок, милорд... Но навряд ли вы. в вашем юном возрасте, успели как следует его распробовать. Хорошо, что рядом с вами есть такой ...ээээ...ну, скажем,преданный наставник, как мистер Фэйн! Прежде чем лорд Гэлбрейт опомнился, Сальваторе уже снова повернулся к Фэйну: - Вы верны себе, сударь,ведь это у вас своего рода хобби - выручать прекрасных дам из затруднительного положения и оказывать покровительство тем, кто в нем нуждается! Надеюсь, что вы и другой традиции не нарушите,и отужинаете со мной после лекции. Разумеется, мисс Кэтрин и лорд Гэлбрейт тоже приглашены. ___________________________________________________________________ * сверхнепристойное и сверхдерзкое замечание для викторианской эпохи. Не-врача за такое могут и на дуэль вызвать.
Адам Гэлбрейт: При упоминании корсета Адам невольно поежился - не самые приятные воспоминания детства и юношества. Доктор Партридж уверил его, что сейчас его спине ничего не угрожает, поэтому от специального медицинского корсета можно отказаться, но он по-прежнему настоятельно рекомендовал Адаму воздержаться от верховой езды. Во избежание и тому подобное... "Наверно, стоит воспользоваться случаем и напроситься на консультацию к доктору Руису", - подумал Адам. Вслух же он сказал совсем другое: - Вы совершенно правы, доктор. Я имею в виду ваши слова в адрес мистера Фэйна. Я очень рад, что могу рассчитывать на его поддержку. И... я с удовольствием принимаю ваше приглашение на ужин.
Кэтрин Монтгомери: Кэтрин вспыхнула, но не дерзость доктра была тому причиной, а то, насколько близок он оказался к причинам, в конце концов, приведшим девушку в Сорбонну и лично к нему. Тем не менее, она сделала неуловимый шажок, так что синьор Руис, если бы и в самом деле захотел, не смог бы прихватить ее за талию. Но при этом снова оказалась в чрезмерной близости от мистера Фэйна и сочла нужным послать ему понимающий взгляд "более чем понятно, почему доктор так возмущает свет..!". Последний уже переключил свое внимание на лорда Гэлбрейта, но фразы, адресованные Адаму, для Кэтрин прозвучали как намек, гораздо более непристойный нежели насчет корсета. К счастью, сам Адам был то ли слишком неискушен, то ли слишком хорошо воспитан, а приглашение на ужин пришлось как нельзя кстати. Кэтрин вежливо подтвердила свое согласие, нимало не задумавшись о том, как обоснует это дома.
Энтони Фэйн: Фэйн подхватил Кэтрин под локоть, чтобы она не упала, подмигнул ей в ответ и обратился к доктору с напускным возмущением: - Еще один такой выпад, доктор, и я вынужден буду вызвать вас на дуэль. И ваша профессия вам не поможет. К тому же вы знаете, что дуэлянт я весьма удачливый, - он широко улыбнулся и сменил тон: - Я чертовски рад снова видеть вас, синьор Руис.
доктор Сальваторе: Доктор с полнейшей невозмутимостью принял шутливую угрозу Фэйна, и заметил: - Если вы меня когда-нибудь убьете, главное - проследите, чтобы мое бренное тело в сохранности и хотя бы относительной целости попало в анатомичку госпиталя Сальпетриер, поскольку я завещал его науке. Впрочем, в случае вашего вызова, у меня будет право выбора оружия... Он вытащил из кармана брегет, взглянул на стрелки, сверился с настенными часами и проговорил: - Ну что ж, друзья мои, пора мне отправиться на арену Колизея - львы ждут! Надеюсь, вам удалось раздобыть лучшие места в амфитеатре? Нет? Ну, не беда. Идемте со мной, я обеспечу вас возможностью видеть и слышать все. Отворив вторую дверь кабинета, скрытую в стене, он провел своих гостей по узкому боковому проходу прямо в аудиторию, которая уже была набита битком. Но доктор предусмотрительно зарезервировал несколько удобных стульев в одной из боковых лож, в непосредственной близости от кафедры: здесь обычно размещались его лучшие ученики и покровители, а также те, кого Сальваторе по тем или иным причинам жаловал особым вниманием. - Располагайтесь. Здесь вам будет удобно. А после расскажете, не показалась ли вам лекция намного скучнее, чем хулящие ее газетные фельетоны. Он усмехнулся, отдал поклон всем троим и поднялся на кафедру...
Кэтрин Монтгомери: Поблагодарив доктора Руиса и направляясь вслед за ним, она воспользовалась путешествием по коридору, чтобы не оставить без внимания еще один дерзкий жест - Я пока еще прочно стою на ногах, мистер Фэйн. Доктор даже не начал свою пугающую лекцию, и к тому же... - Кэтрин (нарушаете приличия? ха!) подмигнула в ответ и прибавила, понизив голос - И к тому же он прав в своих преположениях.
Энтони Фэйн: Ответ Фэйна прозвучал на удивление серьезно: - Думаю, вам еще предстоит узнать, насколько часто бывает прав этот доктор, мисс Монтгомери. Он пропустил вперед Кэтрин и Адама, а сам по привычке сел ближе к выходу.
Адам Гэлбрейт: Адам хотел более подробно расспросить Энтони об истории его знакомства с доктором Руисом, но они уже успели занять предложенные им места, и он счел невежливым задавать вопрос через сидящую между ними девушку. Решив, что вопросы обождут, он стал рассматривать кафедру. Зал и сидящие в нем люди его интересовали мало или совсем не интересовали.
Ребекка Кавершэм: Ребекка и месье Обри вошли а зал, где должна была проходить лекция, примерно минут за сорок. Ребекка с жадностью смотрела по сторонам, что было не совсем прилично, и месье Обри несколько раз напоминал Ребекке о необходимости не привлекать внимания к своей персоне, а то газеты завтра будут пестреть заголовками уже о двух скандалах - лекции и заявившейся на нее известной ясновидящей в мужском наряде. Еще и пару карикатур прибавят. Ребекка оглянулась, скользнув взглядом по людям за спиной и замерла. Ей показалось. Нет, ей только показалось. Да нет же, это только показалось. Да этого просто не может быть. Она закрыла глаза . Медленно вздохнула и осторожно повернулась. Там. У колонны. Стояли. Разговаривали. Смеялись. Три человека. Смуглокожий индиец, другой - похожий на итальянца или испанца - И ............ БЕРНАР. У Ребекки перехватило горло. Потемнело в глазах. Сердце забилось бешено и беспорядочно. Она смотрела на него во все глаза. Замерла и не могла сдвинуться с места. --Артур. Артур, пожалуйста, - взывал к ней месье Обри, - Артур! Артур! --Погодите, месье. Я сейчас. Я успокоюсь. Он смеется. Месье Обри, он смеется! О, она ждала, она надеялась, она передумала все, что только было можно, перебрала все варианты... А он - смеется. Она не понимала, что творится внутри. Любовь, или боль, или... возмущение. Все смешалось и распирало изнутри. --Артур. Артур, пожалуйста, - опять повторял месье Обри, - Артур! Артур! "Все. Надо успокоиться.Надо-надо-надо". Ребекка наконец вернулась к действительности. Отвела взгляд. Закрыла глаза.
Этьен Д'Эстрэ: Этьен с друзьями пришли на лекцию где-то за час. Людей было уже даже слишком много. Они беседовали у колонны, вспоминали свои странствия, Дженнаро рассказывал смешные истории о своей юности. Вот странно - Этьен почувствовал, что кто-то смотрит на него. И - странное чувство, и странный холодок прошел по спине и сердце заныло. Да глупости. Черт, все это глупости. Что с ним происходит? Бред. У него получилось сбросить наваждение. Он только видел, как какой-то молодой человек глядит на него и стоит истуканом - там, вдалеке, в другом конце зала. Он не мог разглядеть, знакомый это человек или нет, но на всякий случай улыбнулся и чуть наклонил голову. Пожилой месье рядом с молодым наконец заставил своего спутника обратить на себя внимание, и они медленно ушли. Этьен обернулся к товарищам и они пошли в зал искать себе места.
Ребекка Кавершэм: Ребекка приходила в себя. Она прислонилась к колонне. Слава Богу, в зале была огромная толпа и все были заняты собой и предстоящим событием. Она увидела, как вдалеке промелькнули три знакомые фигуры, схватила за локоть месье Обри и потащила его за удалявшимся Бернаром. Она увидела его, поискала взглядом свободное место, нашла и они с месье Обри сели позади трех мужчин, чуть сбоку, за колонной. Она видела его профиль, она не могла ошибиться. Она видела его - так близко.....
доктор Сальваторе: Доктор не спеша поднялся на кафедру и слегка поклонился слушателям. Его встретили сдержанными рукоплесканиями, и тем приглушенным ропотом, который всегда сопутствует началу ожидаемого, но несколько скандального действа. Сальваторе выдержал небольшую паузу, дожидаясь полной тишины, обвел взглядом ряды аудитории: кого тут только не было. Важные ученые мужи в застегнутых наглухо сюртуках, с губами, сжатыми в куриную гузку, заранее готовые оспаривать каждое его слово - оппоненты. Занимают почти всю левую сторону зала. Там же, в ложах, элегантно одетые светские господа, из тех, кто называет себя "интересующимися наукой", но по большей частью просто ищут что-то, способное развеять их скуку и пресыщение богатой и праздной жизнью. Справа - гораздо больше молодых лиц. Практикующие врачи. Ученые, осознавшие, что общественный прогресс невозможен без прогресса в медицине. Ученики и коллеги. Даже сам доктор Шарко нашел время придти, и теперь восседает неподалеку, непредвзятый и бесстрастный, как сфинкс. Галерка полностью оккупирована студентами-медиками: они заранее предвкушают если не скандал, то как минимум занятную перепалку, ведь Сальваторе сам пообещал ответить на любые вопросы... А еще - агенты полиции, прикидывающиеся журналистами, журналисты, одетые как придется, женщины, переодетые в мужчин, и случайно забредшие зеваки... "Ну, Сальваторе, вперед, ату их!" - сказал он себе и слегка наклонился вперед, положил руки на кафедру. И начал. - Приветствую вас всех, господа, кем бы вы ни были, и какие бы цели вас сюда не привели. Я расскажу вам о врожденных заболеваниях - их еще можно назвать наследственными - и расскажу о некоторых новейших методах их лечения. Методы эти уже опробованы отчасти мной, отчасти некоторыми моим коллегами, более пекущимися о пациентах, нежели о том, чтобы угодить общественному мнению. Но как и все, что я делаю, методы эти не бесспорны, и полученные результаты лечения можно оценивать неоднозначно.
Кэтрин Монтгомери: Энтони Фэйн - Надеюсь, что так, мистер Фэйн. - в тон ему ответила Кэтрин - Надеюсь, что так... Пока Кэтрин, дожидаясь начала лекции, рассматривала зал, решение, принятое ею вчера, то казалось глупым и несвоевременным, то - единственно верным. Чопорные, господа, все поголовно в черных сюртуках, сковывающих движения, как недоброй памяти корсет, наградили ее парой взглядов, обидных, как очередное презрительное замечание о девицах, лезущих не в свое дело, но странное дело, этим - только подстегнули. Она заметила де Самбрея, серьезного, как подобает перед научным диспутом - возможно, он хочет спросить знаменитого доктора о предмете их недавнего спора - гигантском нарвале. А вон там.. да это же мадам Флоранж!* Изящный юноша у колонны при пристальном расмотрении оказался женщиной, тщетно прячущей свою грацию под темным костюмом и проницательный взгляд - за стеклами очков. Кэтрин попыталась проследить за ясновидящей, но тут, наконец, в зал вступил доктор Сальваторе. - Я расскажу вам о врожденных заболеваниях - их еще можно назвать наследственными - и расскажу о некоторых новейших методах их лечения.... Кто-то наклонился вперед с жадным интересом, кто-то поморщился, кто-то зашептал на ухо соседу, но все без исключения взгляды были прикованы к высокой фигуре у кафедры. ____________ * согласовано
доктор Сальваторе: - Итак, врожденные заболевания. - доктор выпрямился и скрестил на груди руки. - Для начала позволю себе небольшой исторический экскурс и некоторые культурологические сравнения. Тогда вам станет более ясен основной предмет. Еще каких-нибудь триста-четыреста лет назад рассуждать о врожденных заболеваниях, или лечении и тем более - о профилактике, было совершенно бессмысленным занятием. Почему? А потому, что абсолютное большинство детей, родившихся с какой-либо серьезной патологией развития, попросту умирали, не дожив даже до полугода. Церковь заботилась лишь об одном - чтобы каждый такой младенец был должным образом окрещен до своей кончины, но не радела о спасении их бренных тел, и уж тем более, об улучшении качества жизни выживших. Иногда больных детей убивали сами родители, невольно следуя опыту Спарты. В лучшем случае эти несчастные пополняли ряды нищих, а те, чье уродство было особенно жутким,и способным вызывать страх или смех, работали в бродячих цирках или становились шутами. По залу прошел легкий ропот... Сальваторе не обратил на него никакого внимания, и продолжил: - Врачам редко удавалось заполучить такого пациента в длительное пользование,да и не все брались, прямо скажем. Понаблюдать за развитием необычной патологии удавалось лишь в исключительных случаях и далеко не всем врачам - везло, например, Мирону и Амбруазу Паре, жившим при дворе Валуа. Другим же приходилось быть скромнее. Врачам во все времена приходится несладко, но до эпохи Просвещения медики постоянно ходили под Дамокловым мечом обвинения в колдовстве и богохульстве. Лечить калек, выправлять врожденные дефекты выглядело богоборчским вызовом, нежеланием смириться перед волей Всевышнего. Это замечание снова вызвало ропот в рядах респектабельной публики, но многие зашептались,одобряя сказанное. - Эпоха Просвещения и последовавшая за ней революция переломили вековой спор церкви и науки в пользу науки. Медицину стали превозносить, как новую религию, и представители нашей профессии из простых цеховиков сделались жрецами. Да-да, жрецами... В наши дни жизнью человека распоряжается не Бог, а врач, и медика зовут прежде священника. Но стало ли меньше врожденных заболеваний? Научились ли их распознавать и бороться с ними? Отнюдь нет.
Джованни Карузо: Джованни несколько смутила тема, заявленная доктором. Он не особо разбирался в медицинских терминах и понятия не имел, что такое врожденное или наследственное заболевание, но сам тон лектора, и его нападение на религию и вековые устои, вызвали в душе неаполитанца протест и возмущение. Но он решил, что раз ему тут все равно до окончания лекции сидеть, то лучше уж послушать, что этот тип будет вещать дальше - вдруг расскажет нечто наподобие того, о чем он в последние месяцы читал в библиотеке Немо? Ну а если окажется просто шарлатаном, то Джованни свое мнение о нем непременно доведет до сведения капитана. Публика вокруг тоже реагировала на слова доктора неоднозначно, галерка, набитая студиозусами, одобрительно гудела, господа в партере терпеливо выжидали, в ложах амфитеатра бурно обменивались мнением об услышанном, и по залу то и дело пробегал туда-сюда легкий шепоток, словно Зефир*, ласкавший морскую гладь... "Эх, да тут не уснешь, пожалуй, а то ведь на смех подымут!" - хмуро подумал Карузо, посмотрев на своих соседей по креслам. Справа от него высился дородный господин в богатом костюме и с моноклем, слева притаился некто крысообразный, очкастый и усатенький - не иначе, шпик... Джованни поежился от подобного соседства и переложил свой сверток в тот карман, что был ближе к крупному господину... ___________________________ * Зефир - теплый южный ветер Средиземноморья
Адам Гэлбрейт: Адам любил зарисовывать все, что привлекало его внимание. Но он не любил рисовать людей. На таких собраниях как публичные лекции он выходил из положения тем, что рисовал шаржи на сидящих в аудитории людей. Остро отточенные карандаш оставлял легкие штрихи на листах блокнота. Штрихи складывались в очертания причудливых тварей, облаченных в модные и не очень модные костюмы. Медведи, барсуки, коты, совы, вороны, черепахи... Внимательно вслушиваясь в словам доктора Руиса, Адам пытался найти подходящий образ и для него, но пока отведенный для скандального лектора лист оставался полупустым - на нем красовалась только кафедра, за которой стоял доктор. Адам украдкой посмотрел на сидящую рядом Кэтрин, и в следующие пару минут на другом листе его блокнота появилось изображение изящной ласки в элегантном платье.
Энтони Фэйн: Фэйн наблюдал за происходящим как за хорошо поставленным спектаклем - скандальным спектаклем. Причем актеры, действующие лица расположились на местах слушателей, а место у кафедры занял режиссер этого действа. С довольным видом Энтони откинулся на спинку сидения, сложил руки на груди и, не забывая отдавать должное острому языку доктора, с интересом рассматривал аудиторию.
доктор Сальваторе: - Я не случайно упомянул о культурологических различиях, - продолжал доктор. - По мере того как наш Запад крепнет и расширяет свои границы,он все больше и больше интересуется Востоком...Неся на своих штыках прогресс и просвещение невежественным народам Азии, Северной Африки и Индокитая, наши соотечественники волей -неволей наблюдают местные обычаи и традиции, и некоторые из них, на взгляд европейца, можно без сомнения счесть варварскими - в том числе и с медицинской точки зрения. К примеру, бинтование ног у девочек, принятое в Китае, или традиция"женского обрезания" в Северной Африке, которое калечит женщину навсегда, превращая ее лишь в бездушную машину для воспроизводства, или нанесение увечий детям в Индии, чтобы они как нищие получали больше милостыни...Замечу, что, поступая так, индийские родители искренне считают, что совершают благое дело, улучшая так называемую "карму", или судьбу, и обеспечивают детям хорошую жизнь... в новом воплощении. Доктор сделал паузу и обвел аудиторию насмешливым взглядом: - Вы возмущены? Вы полагаете, что эти страшные обычаи требуют искоренения и законодательного запрещения, раз уж мы, европейцы, присваиваем себе право решать судьбы целых народов? Возможно, и так, хотя наличие подобных традиций обусловлено отнюдь не "варварством",а целой совокупностью материальных и духовных причин, прежде всего - климатическими и физическими условиями жизни, которые,в свою очередь,формируют социальную среду... Но европейцам нет дела до детских болезней и увечий, равно как и до качества жизни взрослого населения, порождающего инфантицид. Мы стремимся навязывать свое мировоззрение, свою религию - как перечень догм, а не как дела милосердия - мы гораздо охотнее строим порты, биржи, фабрики, чем больницы и школы. Неспроста солдат и торговцев в колониях в десятки,если не сотни раз больше, чем учителей и врачей. При этих словах гул в зале перерос в настоящий шум, с левой стороны донеслись выкрики: "Позор!", "Вы передергиваете, доктор!" , "Вы порочите французскую дипломатию и возводите напраслину на политиков!" , в то время как студенты с галерки бурно требовали "примеров" и "образцов". Доктор продолжал: - Вам кажется, что я говорю об отвлеченных вещах? Отнюдь нет. Если присмотреться внимательнее,станет ясно, что мы, просвещенные европейцы, ничуть не лучше относимся к своим детям и женщинам. Я упоминаю женщин так часто, поскольку именно они носят и производят на свет нас,мужчин,и здоровье и процветание нации тесно связано со здоровьем женского лона. Врожденные заболевания, с которыми дети появляются на свет - кто несет за них ответственность? Женщина ли, которая неправильно носила и неправильно родила? Или мужчина, который не смог обеспечить ее жильем, теплой одеждой и достаточным питанием? Или владелец швейной мастерской, заставлявший ее работать по четырнадцат часов в день, на неудобном стуле, в непроветриваемом помещении? А может быть, врач, который по невежеству и халатности осматривал ее грязными руками, или назначал неправильные лекарства? Или- священник, который не позволял женщине посещать врача и своевременно узнать все о рисках беременности? Вот о чем я хочу спросить, господа.
Кэтрин Монтгомери: - Климатические условия?! - Кэтрин, доселе ограничиваясь кивками или подергиванием губ в ответ на слова доктора Руиса, не выдержала: - А почему этот климат не заставляет ломать кости китайским мальчикам?! - но ее слова потонули в нарастающем гуле голосов: аудитория возмутилась гораздо больше не этим различием, а упреками в хищничестве колонизаторов. С коими упреками Кэтрин была как раз согласна. - Он просто дьявол. - осознав, что не сможет перекричать горластых студентов и басовитых господ в черном, девушка обращалась больше к своим спутникам. - И в этот момент он дьявольски прав. - Да, доктор! Пусть профессора медицины скажут, насколько нормы приличия важнее, чем здоровье!.
Адам Гэлбрейт: Адам слушал, нервно покусывая губы - как всегда, когда он слишком чем-то увлекался. Он поймал себя на том, что возмущенные крики его раздражают: не самим фактом возмущения, а тем, что именно их вызвало. - Они же глухи! Избирательно глухи - слышат только то, что может воспринимать их ограниченное сознание. Затем он поймал себя на мысли, что некоторые из возмущающихся на самом деле кричат не от гнева, а от страха. Перед правдой.
полная версия страницы