Форум » Франция -прекрасная и свободолюбивая, законодательница европейской моды и вкусов » Париж, Монмартр, вблизи Северного вокзала. Кофейня "Мельница". 7 февраля 1866 года. » Ответить
Париж, Монмартр, вблизи Северного вокзала. Кофейня "Мельница". 7 февраля 1866 года.
Рудольф де Самбрей: Холодным апрельским утром кафе "Мельница" открыло свои двери одним из первых. Прохожих манил запах горячих круассанов и густого кофейного настоя. Многие усталые путешественники, едва сойдя с поезда на Северном вокзале, заворачивали сюда, чтобы отдышаться с дороги и скоротать часок за кофе и закусками. Место случайной встречи двух старинных приятелей - маркиза де Самбрея и русского дворянина Эраста Фандорина.
Ответов - 29, стр:
1 2 All
Э.П.Фандорин: Начиная с того дня, когда Эраст Петрович вновь сумел начать осознавать окружающую реальность примерно в том свете, в котором осознавал до того, как за пару секунд до взрыва выпрыгнул из окна дома, куда они с Лизанькой только-только вернулись с венчания (то есть, как минимум различать цвета, называть вещи своими именами, реагировать на обращения и помнить о том, что его зовут Эрастом Петровичем Фандориным), он почти не слышал в голосах окружающих его людей настоящей, неподдельной заботы. Кроме, конечно же, старика Грушина, который и до того все жалел его по отечески, впрочем, не рассусоливая с ними особо: и ему, Грушину, это несвойственно было, и самому Фандорину на пользу такие вещи, по мнению Грушина, не шли - слишком уж был эмоциональный юноша. Да и после, когда случилось, сплошная беда с ним была: если до истории с "Азазелем" был Фандорин восторжен и порывист сверх меры, то после стал сверх меры же закрыт и молчалив во всех отношениях. Вот и не церемонился с ним особо Ксаверий Феофилактович, а только лишь похлопывал изредка по плечу, да в глаза все смотреть пытался- а ну как проснется, очнется птенчик-то? Только не просыпался "птенчик" ни в какую, и в голубых глазах, полных блеска и восторга ранее, такая пустота поселилась, что становилось Грушино тяжко за воспитанника, и все думал: а что Петру Исаакиевичу на том свете скажу? Как в глаза ему смотреть буду, что не уберег?.. И крестил все, крестил, стоя далеко на перроне, поезд, когда тот едва-едва уж виден был... А так - то жалели (а излишняя жалость Эрасту Петровичу как камень на сердце была, не переносил), даже когда Владимиром награждали - жалели, соболезновали, сочувствовали, и становилось оттого на сердце лишь тяжелее да еще более мрачно; то серчали - в глаза отцу Елизаветы смотрел он открыто и спокойно, когда тот, почерневший от горя, едва оправившийся после ран, полученных при взрыве, тихо сказал ему, что знать больше не желает; то и вовсе - излишне тормошить пытались, и пару раз бывало так, что разве что на поединок вызваны не были: холодно, спокойно, но так, что становилось понятно, что навряд ли поединок сей хорошо закончится, и навряд ли же его, Фандорина, хоть как-то взволнует исход любого толка - что для них, что (и вот это особенно пугало) - для него самого. Оттого и отправился в дальние края: уйти от этого всего, забыться, отвлечься и научиться заново жить - хоть как-то. Тошно было невыносимо, и гнало это, гнало все дальше и дальше... И тут вдруг - такое тепло отеческое. Другой бы кто за такие вопросы, глядишь, причину пожалеть о них возымел бы, но здесь совсем иначе все было. Здесь не было поддельной жалости или чрезмерной вычурной заботы, от которой с души воротило, и не было осуждения за излишнюю романтичность, о которой и не думалось. И оттого молчать совершенно не имело смысла, только чуть пугало то, насколько душа уже отвыкла от подобного. - В те дни, когда хоронили, не до п..писем было, - тихо произнес юноша, глядя на проплывающие мимо дома и деревья. - Дела его были плохи, а я был мальчишкой совсем, да и горе... сами понимаете. А из старшей родни у нас никого и не осталось. Так что не стоит извиняться, маркиз, что вы. Скорее, это я д.. должен извиниться за то, что порчу такое чудесное утро т...такими вестями, пусть и бы..былое. А затем, чуть помолчав, добавил: - А что до разбитого сердца, то н...не скрою, что вы, как и во всем нынче утром, попали в т..точку. Единственное, что неверно - в Париже я лишь проездом, а путь мой лежит да..дальше, много дальше. На Балканы. Вот как раз, чтобы на сердце не отвлекаться, а то дома все, знаете ли.. напоминает. Правда дело здесь уже, сами понимаете, не в батюшке, хотя и не без того.
Рудольф де Самбрей: - На Балканы? - воскликнул маркиз, и глаза его вспыхнули ярким огнем юношеского задора. - Эраст, я поражен! Вы в самом деле намерены присоединиться к сербам и черногорцам в их борьбе против турок?.. Храбрый, храбрый вы юноша, мой дорогой друг! Не смею отговаривать вас от такого решения... Это достойно. Он горячо пожал Фандорину руку: - Нас, французов, часто высмеивают за нашу любовь к героическому пафосу, за стремление жить, как античные воины, но кто станет спорить с тем, что наша нация первой подняла знамя свободы, заговорила о братстве народов как о высшей идее! Я всегда знал, что русские в этом похожи на нас... И как бы долго не длилась тирания, Царство Истины непременно настанет, дорогой мой друг, поскольку свобода, равенство и братство воистину превыше всего... Самбрей улыбнулся и как будто устыдился своего порыва; взгляд его снова стал испытующим и мягким, голос - тихим: - Простите, я напрасно... Вам сейчас ни к чему фейерверк моих республиканский идей. Я вижу что ваше сердце в самом деле ранено, и ранено глубоко. Любовью к женщине... может быть, безответной... или взаимной, но продлившейся столь недолго, что счастье обернулось цикутной горечью. Я не требую исповеди, Эраст, но мне вы можете доверить тайну, если она станет тяготить вас
Э.П.Фандорин: - С..сербским волонтером, если быть точным, - все также тихо ответил Эраст Петрович, не будучи в силах сдержать улыбку (уже достижение) и отвечая на рукопожатие маркиза неожиданно крепко, что мало вязалась с его худобой и изысканностью внешнего вида. - Что же до порывов, то п..поверьте, мсье де Самбрей, против них я ров...ровным счетом не имею н...ничего совершенно: искренность душевных п..п..порывов в наши времена столь редкое явление, что люди начали забывать о том, к..как это бывает. В былые времена я и сам сказал бы т...то же самое и точно также, но... Сказать, не сказать? Об истории своей Эраст Петрович рассказывать не просто не любил - ненавидел, искренне и от всего сердца. Слишком уж свежими были раны и слишком много соболезнований и сожалений слышал он дома за все это время. Но здесь был совсем особый случай, да и сказано уже было так много, что молчать не имело смысла. Как же можно иначе с искренними людьми, если ты сам совсем недавно был искренним настолько, что навлек на свою голову бед через то? - Но то, что я говорю ст..столь сдержанно об этом, как и сам факт того, что я еду на Балканы имеет прямое от..т..ношение к тому, что вы, господин маркиз, изволили заметить относительно состояния моей сердечной мышцы.. простите, моего сердца. "Идиот!", - мысленно обласкал себя Фандорин, ляпнув про "сердечную мышцу" и пообещав, что более с маркизом подобного не допустит. Чуть пригладив седой висок (там все было, как и во всем, безукоризненно, но в минуты волнения Фандорин проводил пальцем по волосам, приглаживая виски, и приводя через то в порядок пришедшие в некоторый сумбур мысли), Эраст Петрович принялся говорить. - Видите ли, я чувствую себя несколько неловко н..нынче с вами из-за того, что, вероятно, в глазах ваших выгляжу совершенно иначе, нежели в те светлые дни, когда мы с вами увиделись впервые. Тогда я был чутким и восторженным юношей, и весь мир был для м...меня как открытка или шоколадная конфета. Сейчас же я сижу перед вами эдаким нахохлившимся орленком, закрываюсь и, вероятно, сильно удивляю вас, и мне неловко за это. На кого другого я, может, и внимания бы не обратил в этом плане, но вы, господин маркиз, особый случай, и мне неловко за свое поведение. Виноват. Причина столь неприятным изменениям названа в..вами практически точно: любовь к женщине, а также некоторое..мм..разочарование в жизни, связанное с историей, к...которую я обязательно поведаю вам нынче вечером, если будет н..на то ваша воля. Если бы речь шла т...только о любви, пусть и утраченной, навряд ли я сейчас п...перед вами извинялся бы, с вероятностью оправился бы, и, быть может, служил бы с..сейчас по прежнему в Москве или в Петербурге в Третьем отделении. Но судьба - престранная дама, и через пережитое я здесь, с вами, направляясь на Балканы. Лучше бы ее не злить, хотя куда уж з..злее, а если учесть, что во м...многом виноват я сам, посему ничего не вижу см..смысла. Эраст Петрович постучал пальцами по ручке сидения, глядя в сторону. И, также глядя в сторону, продолжил. - Я вдовец, господин маркиз. На п...пальце моем нет обручального кольца, но поверьте, оно со мной, и не ношу его лишь потому, что с пальцев сползает, боязно мне за него. А оно, м..меж тем, слишком дорого мне, чтобы... Горло словно сжало в тиски: слишком давно Фандорин не позволял себе завести разговор об этом, вслух произнести это страшное слово - "вдовец". Вспомнить о колечке, да и вообще - обо всем случившемся. Но что-то внутри, родившееся в тот миг, когда после взрыва шел он, измазанный в грязи, с оторванным рукавом, с поседевшими висками по бульвару, никого не видя перед собой и почти ничего не слыша, выстроило внутри столь достойную стену, что горе, стукнувшись было о нее, за стеной и осталось, наружу не вырвалось, и так и осталось внутри, ссаживая голос и делая глаза холоднее. - Трагедия случилась в день нашей свадьбы. Бомба, прислали в дом в качестве свадебного подарка. Сразу, как вернулись с венчания. Жена моя... А вот дальше не вышло, и горло совсем сдавило. Все, на что хватило его - - Звали ее Елизаветою... Надо было перевести дух и привести в норму сердцебиение, и поэтому Эраст Петрович замолчал, глядя все также в сторону.
Рудольф де Самбрей: В ответ на такое страшное признание Рудольф не мог и слова вымолвить, а глядя на лицо Эраста, горько раскаялся, что вообще завел этот разговор. Но обрывать его было уже поздно - молодой человек с трудом приоткрыл душу, как приоткрывают дверь старого склепа, поросшую мхом, оплетенную розами - и протянул руку, приглашая собеседника совершить с ним путешествие в прошлое. Не принять теперь эту доверчивую руку было бы безбожно, и конечно, Рудольф вступил на скорбную тропу памяти, указанную Эрастом. - Значит, Елизавета... Элиза... Я полагаю, не девушка, а Божий ангел была она, месье Эраст.
Э.П.Фандорин: - Елизавета фон Эверт-Колокольцева, Лизанька, - тихо ответил Эраст Петрович, все также глядя на дорогу, держась отстраненно и сдержанно, лицо его было спокойно, а слова практически не были окрашены хоть какими-то эмоциями. - И в...вы правы: была она сущим ангелом. Я покажу вам ее п...портет, ежели желаете, он у меня п...при себе. Только вряд ли сумеет он отразить.. Фиакр катился все дальше и дальше, мерно постукивали колеса. Солнце поднималось все выше и праздничность Парижа, выходя на свет божий все увереннее, уже не так изумляла, становясь неотъемлемой частью всего, что было вокруг. - Она успела побыть моей женою всего час, не более. Утром было венчание, мы были счастливы, и мне думалось, что все испытания - а было их премного - позади. Но, как я уже говорил, судьба не любит шуток с собой. Я успел выскочить из окна, вернее - даже не п...подозревал, что все так обернется, помчался в погоню за...за человеком, который б..был связан с тем делом, с которого все и н..началось. Посылка прибыла с ним. А Лизанька... Дальше говорить опять не получилось: слишком уж ясно встала перед глазами картина, которую все никак не мог он позабыть, которую гнал из своей реальности, как мог, и которая каждую ночь возвращалась во сне, только если сон не был наведен искусно подобранным снотворным: маленькая ручка в белой перчатке, в кружевах, с тоненьким золотым ободком на безымянном пальчике. Просто маленькая ручка в кружевах, в грязи. Эраст Петрович смотрел на дорогу, держа спину прямо. Думать о том, что может подумать о нем и его откровенности маркиз, не получалось: все, что было нужно ему сейчас - отключить эмоции, с чем он справлялся, пусть и не так блестяще, как ему хотелось.
Рудольф де Самбрей: Рудольф вздрогнул, как от удара - настолько ужасной была услышанная история. Прочти он о подобном в газете, наверное, сказал бы: "Вздор, не верю, сказки для обывателей, чтобы посильнее напугать их разбоем и революцией..." Но сомневаться в том, что Фандорин предельно точно изложил события, ничего не приукрашивая и не сгущая краски, не приходилось. Маркиз и сам был вдовцом, верным памяти любимой супруги, горе всегда было с ним, хотя за последнее время несколько приутихло, стерлось, словно черный уголь разбитого сердца постепенно превращался в пепел воспоминаний. Флер-де-Мари, однако, умерла в его объятиях, успевшая вкусить и сладость любви, и негу материнства - в то время как бедная жена Эраста была отнята у него лишь час спустя после венчания, и отнята прежестоко... - Я не знаю, дорогой друг, радоваться ли мне, что вы уцелели при том взрыве, или соболезновать... Знаете... как ни велика боль и скорбь этого мира, как ни пленительно забвение - я все же очень, очень рад, что вы живы!
Э.П.Фандорин: Эраст Петрович повернулся к маркизу и спокойно посмотрел ему в глаза. - К...как говорил мой наставник, Ксаверий Фиофилактович - ничего в этой жизни н...не посылается нам напрасно. Мы или виноваты в...в этом, и за то должны понести наказание, или это послано нам в наставление, или же к лучшему. И если мы все еще живы, значит зачем-то это, да нужно. Даже если это трудно назвать жизнью в правильном понимании этого слова, - произнес он ровным голосом, даже не пытаясь придать ему хотя бы каплю теплоты: ресурсы были исчерпаны, но что-то подсказывало Фандорину - маркиз все прекрасно понимает и простит ему эту холодность. - Смерть п...при жизни - замечательный урок, знаете ли. Но спасибо вам, месье, за то, что вы способны протянуть руку в склеп, дав затворенной в нем душе увидеть свет божий. Копыта лошадей стучали по мостовой, поднялся легкий ветерок. Из многочисленных кофеен пахло ароматным кофе. Миру, как и всегда, было все равно до чувств людей, его населяющих, и в том он был прав: чтобы жизнь продолжалась, что-то важное и большое должно оставаться неизменным. Фандорин поправил перчатку на руке и, решив, что и так наговорил о себе предостаточно, решил перевести разговор в иное русло и поинтересоваться тем, что его занимало с самого первого момента, как он узнал в незнакомце в рабочей одежде маркиза де Самбрея. - Мы все обо мне, господин м...маркиз, и мне неловко, что я все еще не поинтересовался здоровьем вашей семьи. Как ваша с...супруга? Я все вспоминаю ту встречу на балу: она казалась ангелом, феей, сошедшей с картинок, - Фандорин слегка улыбнулся, вспоминая. - От вас не было писем, либо отец н...ничего мне не рассказывал.
Рудольф де Самбрей: - Увы, месье Фандорин, я не в силах поведать вам ничего приятного, ибо вот уже три года, как мадам де Самбрей покоится в семейном склепе на Пер-Лашез. Она скончалась вскоре после родов, оставив меня неутешным вдовцом, а Виктора и Луизу - сиротами. Последний наш малютка не захотел жить без своей мамы, и мы похоронили его семь месяцев спустя. Судите сами, Эраст, как мне понятно ваше горе... Между тем они уже прибыли на Елисейские поля, и фиакр остановился у ворот. - Вот мы и на месте, сударь.
Э.П.Фандорин: Тут пришел черед Эрасту Петровичу замолчать от тупого удара сердца о грудную стенку. И словно стало еще холоднее. Прекрасная принцесса покоится в хрустальном гробу... и с нею - маленький принц... Еще одно разрушенное смертью счастье. - Что за г...горькие строки прописал Господь в книге жизней для своих детей, - тихо произнес он, глядя на дорогу, и глаза его наполнились горечью, коей он не давал воли даже рассказывая о своей трагедии, но сейчас - не сумел с нею совладать. - Это, верно, судьба, что я встретился, п...прибыв, именно с вами, а вы со мной. Навряд ли кто сумел бы понять друг друга лучше. В насмешку ли, или в утешение, не нам судить, но - не напрасно. Царствие им небесное... всем. И сил д...душевных тем, кто еще живет. А дальше слова пропадали, потому что - и так было слишком, и Фандорин замолчал, слушая стук колес о мостовую: иногда для того, чтобы два человека, чьи души соединены чем-то одним - горем ли, счастьем - поняли друг друга, не нужны слова, а иной раз и вовсе излишни. Все было понятно и слишком просто для лишних слов. Вскоре фиакр остановился у высоких ворот. Мастерское: эпизод завершен
полная версия страницы