Форум » Франция -прекрасная и свободолюбивая, законодательница европейской моды и вкусов » 1866 год. Дом Ребекки Кавершэм(Валери Флоранж). Париж, бульвар Монпарнас, 14/2 » Ответить
1866 год. Дом Ребекки Кавершэм(Валери Флоранж). Париж, бульвар Монпарнас, 14/2
Ребекка Кавершэм: Здесь будут отыгрываться эпизоды в доме Валери Флоранж Участники: Ребекка Кавершэм (Валери Флоранж), Кэтрин Монтгомери, игротехи Суть : После разговора с дядей Кэтрин Монтгомери покидает квартиру, снятую на время пребывания в Париже мистером Монтгомери в Ситэ и, переодевшись в мужское платье, приезжает в дом Валери Флоранж, где и скрывается, пользуясь визиткой, данной на балу, с 13 апреля по 16 апреля. Узнавание. Беседы о своем, о женском, о будущем, о прошлом, жизни, о судьбе.
Ответов - 28, стр:
1 2 All
Кэтрин Монтгомери: - Сэр Оливер Рэмси. - юноша, требовавший встречи с мадам Флоранж в поздний час, был скорей упрям, чем высокомерен, хотя и старался создать впечатление, что никто в мире даже не помыслит чинить ему препятствия. Сэр Оливер был очень юн, чтобы воспринимать его уж слишком всерьез, но - достаточно юн, чтобы устроить неспокойную ночь, требуя немедленной встречи со знаменитой прорицательницей. Поэтому Патрик Жанне, дворецкий, счел за лучшее доложить о нем. Ожидая ответа, Кэтрин внутренне замирала, но пока еще - пока не прошло нервное возбуждение, замешанное на обиде и желании ответить ударом на удар, а отчаяние от того как в очередной раз рухнул ее мир, не дополнилось отчаянием от сожженных мостов - это еще был своеобразный азарт. Хорошо ли она загримировалась? Сработал ли мужской костюм, удачно ли она перевязала грудь, не перестаралась ли, подкладывая ватные плечи и сооружая под рубашкой некое подобие раннего брюшка, как последствия изнеженного образа жизни? Так верхняя одежда не будет западать с боков, предательски обнаруживая узкую талию и округлые женские бедра - решила Кэтрин, а кроме того - там, среди полотенец, прятались мамины драгоценности, унесенные из ее спальни. На них она имеет право. Самым сложным казалось изменить походку - словно выпячиваешься не "сверху", а "снизу" - и голос. Решили дело ватные комочки подложенные за щеки, как у актеров - это было ужасно неудобно и неприятно, рот постоянно наполнялся слюной, но зато Кэтрин стала причмокивать и шепелявить совершенно неузнаваемо. На удивление, свернутый чулок, засунутый в белье спереди, ощущался лучше. Думая об этом, ей удавалось не вспоминать сам путь из дома в неизвестность и Джона Монтгомери, оставшегося там.
Ребекка Кавершэм: Ребекка уже хотела ложиться спать, когда услышала шум внизу и чей-то требовательный юношеский голос. Что-то напоминавший. Кого-то. И протестующий голос Патрика внизу. Она накинула шаль, взяла конделябр и решительно направилась вниз. Просто так к ней ночами не ходили. Значит, была нужда. И значит, нужна была помощь. Она спустилась по лестнице, освещая себе путь. Внизу было не очень светло. Прихожая освещалась тремя свечами канделябра, который держал в руке дворецкий. Она спускалась по лестнице, будто плыла, появляясь из тьмы. Ее лицо казалось бледным, окруженное облаком иссиня-черных волос. Гость был юн. Один. В такой час. Пожалуй, рискованно в столь юном возрасте бродить по ночному городу одному. Ей показалось, гость был взволнован, возбужден и держался на браваде и оттого решителен и смел. Обычно такие состояния держались недолго и любое неосторожное действие могло привести к прорыву истинных чувств, сдерживаемых и обуздываемых до поры. И... кажется... что-то неуловимое... Ей показалось... Она узнала юношу. Патрик повернулся к Ребекке и стал объяснять, что говорил гостю, что поздно, что мадам уже пошла спать. Ребекка взяла из рук Патрика канделябр, встала напротив него лицом к свету, так, чтобы Патрику нужно было встать лицом к ней и, повторяя отдельно каждое слово, сказала на одной ноте : «Ночной гость — ночная тайна». А потом сказала так же, отдельно повторяя слова. --Патрик, слушайте меня внимательно. Никто ночью не приходил. Вы никого не видели. Вы очень хотите спать. Вы пожелали мне спокойной ночи и идете спать. --– Никто ночью не приходил. Я никого не видел. Я очень хочу спать. Я пожелал Вам спокойной ночи и иду спать, - проговорил дворецкий и направился в свою комнату. Ребекка задула свечи, оставленные дворецким, улыбнулась и пригласила юношу следовать за ней наверх. ----- состояние гостя согласовано.
Кэтрин Монтгомери: Она появилась из темноты, таинственная и неуловимая, как одна из ночных богинь, невозмутимая, как жрица. И Кэтрин могла бы поклясться - узнала ее. Девушка должна была все объяснить, вынуть из кармана визитку, данную на балу, умолять о помощи, напоминая об их разговоре в доме маркиза, о том, что и сама мадам Флоранж протестует против женской неволи и своим примером разрушает ее... Но женщина со светильником в руке, красивая и непостижимая, поняла все сама, и дворецкий ушел, завороженный ее колдовством, а может самим звуком ее голоса, и сама Кэтрин уже поднимается по лестнице в мягкую темноту. - Мадам Флоранж... - шепот казался правильным сейчас - Мне нужно все Вам объяснить
Ребекка Кавершэм: Тогда, на балу у маркиза, Ребекка знала, что произойдет нечто подобное, раз видела мисс Кэтрин счастливой, уверенной, живущей яркой, интересной жизнью, занимающейся своим делом... другое дело, что видеть дано далеко не все. Ну и в тогдашнем положении мисс Монтгомери вся эта увиденная Ребеккой жизнь была бы невозможна. Ребекка вела Кэтрин в собственные покои. В личную гостиную. В спальню. Ребекка поставила канделябр на стол и обернулась к гостье. --Подождите немного. На противоположной от двери стене было наборное деревянное панно, барельеф из разных сортов дерева. Подойдя к нему, Ребекка нажала поочередно в четырех местах и часть барельефа отъехала назад, освобождая вход в довольно просторную гардеробную комнату. Ребекка вошла в нее и вышла с одеждой для девушки. --Я думаю, это Вам подойдет. Мы примерно одного роста. Вероятно, подойдет. Я сейчас выйду, а Вы переоденьтесь. Все-таки мужской наряд для Вас, вероятно, пока непривычен? А потом поговорим. Я буду в гостиной. Позовите меня, когда будете готовы. Если нужно, то все, чтобы умыться и привести себя в порядок, здесь есть. И без церемоний, пожалуйста. Поступайте так, как Вам будет удобно.
Кэтрин Монтгомери: В детстве Кэтрин читала очень мало сказок. Еще меньше - слышала. Но сейчас она словно бы попала в обитель сказочной феи. Потайные комнаты... новое платье, как для Золушки. И никаких вопросов. - Спасибо, мадам Флоранж... Я, пожалуй, останусь как есть, но позвольте умыться. Больше всего ей хотелось выплюнуть вату. Получив возможность нормально разговаривать, Кэтрин ополоснула лицо и рот, а потом направилась на поиски мадам Флоранж - в гостиную.
Ребекка Кавершэм: --Ну что ж, мисс Кэтрин. Это вторая наша встреча, но события развиваются более чем стремительно. Садитесь в это кресло. Вот сюда, к камину. Оно немного низковато, но Вам будет удобно. Ножки можно устроить на этой скамеечке. Не стесняйтесь. Считайте, что я Ваша мама. Или старшая сестра. Да-да-да. Вы, наверное, есть хотите. У меня тут жареный цыпленок и красное вино. Я думаю, вино совсем не помешает. Поешьте. Когда я нервничаю, я всегда хочу есть. Я думаю, все-таки внутри Вы не спокойны. А потом, утолив первый голод, Вы мне расскажете. Что сочтете нужным. Да, и о том, что Вы видели внизу, прошу никому не рассказывать. Этой формулой я пользуюсь крайне редко "Ночной гость-ночная тайна". После нее мой дворецкий ничего не помнит. Я бы не хотела, чтобы об этом знал кто-нибудь еще.
Кэтрин Монтгомери: - Я сохраню Вашу тайну, так же, как Вы храните мою, мадам Флоранж. - Кэтрин присела в кресло, рядом с тем, где расположилась ясновидящая.- Благодарю Вас, мне уже лучше. - голос молодой женщины звучал так мягко, интонации словно нашептывали "верь мне..." Мама? Сестра? - Я надеюсь, что найду в Вас друга, мадам. Друга, который поймет меня и не осудит.
Ребекка Кавершэм: Ребекка улыбнулась. Ей нравилась девушка. Но сейчас в ее судьбе происходит то, что Ребекка называет "перемена участи", "поворотная точка", когда возврат еще возможен, но, судя по всему, востребован не будет. "Мосты сожжены, рубикон перейден". --Нууу, леди Кэтрин,осуждение - это не в моих правилах. Об этом вообще забудьте. Бывает, что ко мне приходят вот так. Или с неотложной просьбой попробовать узнать что-то незамедлительно, или переждать гнев супруга, или помочь изменить судьбу... Помочь... соединить судьбы любящих, и уехать... туда, где влюбленных никто не будет искать. Все бывает. Каюсь, я тоже иногда прибегаю к мужскому наряду. Мой поверенный хороший человек, к тому же мой друг, и помогает мне в подобных вылазках. Я была на лекции Сальваторе Руиса. Вы ведь тоже там были в сопровождении двух молодых людей. Но Вы ведь пришли не для того, чтобы помочь Вам выйти замуж за того интересного и достаточно повидавшего жизнь молодого человека, и не для того, чтобы помочь Вам выйти замуж за его меланхоличного друга... У меня странное чувство... Но к делу это не относится. Так что же произошло? Я Вас слушаю...
Кэтрин Монтгомери: - Я видела Вас. - Кэтрин улыбнулась, слабо, но искренне - Видимо, человек рядом с Вами и был тем поверенным. Но смотрели вы совсем не на него, и тот, другой. о, он волновал Вас... неудивительно, что теперь, вспомнив о лекции, Вы говорите о любви, о романтике.. и Бог мой, о замужестве! - И Вы правы, дело не в моих спутниках... Вы ведь как никто, наверное, верите в судьбу, вы поймете. Дело в том, что вчера, еще раз, в который раз она предоставила мне выбор... Она начала рассказывать. О том, как с детства мечтала пойти по стопам отца, который спасал людские жизни, о том, как доктор Сальваторе Руис, тот самый, что славился разрушением самых прочных бастионов самолюбия, сказал, что хотел бы видеть ее среди своих учеников.. и о том, как отнеслась к этому ее семья. Кэтрин старалась говорить как можно ровнее, поэтому делала паузы, выравнивая дыхание, проглатывая обиду, засевшую комом в горле и так и не разрешившуюся слезами, выдыхая прочь горечь от расставания и сожаление о том, что расставаясь, они с сэром Джоном не оставили друг другу ничего, кроме взаимных упреков. - ..Я не прошу Вас более ни о чем, мадам Флоранж, только позвольте мне провести несколько дней в Вашем доме. Никто не знает, что я здесь, и Вас не потревожат. А через два, самое позднее, три дня я уйду.
Ребекка Кавершэм: --У меня за гардеробной есть потайная комната, - горько улыбнулась Ребекка, - как раз для описанных мною случаев. Ну и для Вашего подойдет, конечно. Правда, там окно густо забрано диким виноградом, но свет проникает вполне сносно. Да и с улицы не заметно, что она есть. Она поднялась, пошла в спальню и вернулась с небольшой шкатулкой. Открыла ее. Там на эмали был небольшой овальный портрет — девушка, почти ребенок, с огромными глазами и светлыми волосами в голубом платье. Она медленно ласково обвела портрет по краю пальцем, склонив голову и чуть в прострации. Протянула шкатулку Кэтрин. --Не похожа? Я на нее не похожа. Это все, что осталось мне от матери. А от отца портретов не осталось. Я рисую немного и у меня есть его портреты. По памяти. Смотрите, - она протянула Кэтрин лист, где был изображен красивый мужчина чисто испанской наружности. --Моя мама умерла во время родов. Отец был в это время в Индии. И до 12 лет меня воспитывала дальняя родственница матери. А потом, когда она тяжело заболела, отец не захотел отдавать меня в пансион и забрал к себе. Моя бабушка тоже умерла. При рождении моего отца. Кхарма, как говорят индийцы. Или судьба. А после меня уже никого не будет... Ребекка немного помолчала. --Знаете, отец воспитывал меня как мальчишку. Я любовалась его саблей. Ох, и любила отражать ею свет, солнечных зайчиков пускать. С лошадью управлялась не хуже любого кавалериста, с ружьем, пистолетами. Он... сочетал отца и мать. Не был жёсток, был мягок, даже нежен... со мной. Не при подчиненных, конечно. При них был строг и мы играли послушную дочь и строгого отца, и смеялись потом над этим всем. Я даже не хочу думать о том, что было бы, если бы я выбирала свой путь и что сказал бы он. Омрачать сомнениями счастье вспоминать его... Сколько я веду приемы... Со многим сталкивалась. Думаете, женщины часто хотят узнать будущее? Часто приходят, чтобы просто поговорить, о надеждах, о мечтах. Или поплакать. Или порыдать. Душу отвести. Если муж недоволен. Если бьет. Если слезы раздражают. Разное бывает... Странное у нас общество. И правила — как корсет. Красиво, элегантно, прилично. А будто петля на шее. Иногда... Бывает...Отцы любят, кажется, дочерей, дают образовние. Чтобы разговор поддержать умела, переписку вести, припасы считать, а если она заинтересуется всерьез .. ну не знаю, живописью, математикой, юриспруденцией, финансами, придет к отцу и скажет : «Отец, позвольте мне... Я хочу СТАТЬ...» И вот это «СТАТЬ» становится той костью, тем комом, который родитель проглотить не в силах. Только вырвать. Вместе со всем прошлым благорасположением. Потому что — неприлично девушке. Потому что — что скажет общество? Потому что — позор. В лучшем случае отец от нее просто отмахнется — дескать, блажь все это. Пройдет. В худшем — запрЁт. НО — в обоих случаях будет удвоена интенсивность поисков жениха, чтобы выдать зачудившую дочь, который усмирит желания, обтешет. А там дети пойдут. И будет все как у людей. Только, знаете, не все идет по накатанному плану. Ко мне давеча один месье приходил. Плохо выглядит,одышка, устает быстро, а ему едва 44. Дочь у него была. Живописью хотела заниматься. Портреты рисовала. Ну ведь в живописи-то были преценденты. Буше, например. Он нашел ей хорошую, как ему казалось, партию. Муж был приветлив и мил — до свадьбы. А она грустна. Он сразу увез в поместье. Ему нужна была хозяйка, а у молодой женщины все валилось из рук. Он был зол, не понимал ее и она угасла. 20 лет. А отец теперь места не находит себе... Он действительно очень любил дочь, но счастье и жизнь понимал по-другому. Сейчас бы он не поступил так... Поздно только... Кэтрин, понимаете, можно и любить, и не понимать человека одновременно, жестко строя мир и подминая любимых. Из чувства, что так дОлжно.Из своего понимания жизни.
Кэтрин Монтгомери: Кэтрин слушает, и перед ее глазами образы этих незнакомых женщин и самой мадам Флоранж проходят словно рука об руку с теми несчастными, кого она успела узнать, о ком вспоминала на лекции в Сорбонне, а на самом деле никогда не забывала. И Кэтрин говорит о них, не называя имен, и, не зная ничего семье мадам Флоранж, говорит о ней с теплом, вспоминая то лучшее, что было в семье Монтгомери. А затем продолжает: - Воистину прав Сальваторе Руис, нет разницы между крестьянкой и леди, если все они женщины и равно бесправны перед властью мужчин. А пресловутое женское коварство часто просто хитрость раба, обманывающего господина... Знаете, если мне удастся стать врачом, я хотела бы особо заняться женским здоровьем. Тем о чем не принято говорить, что якобы стыдно, но что мучит и часто разрушает как тело так и душу. Вы понимаете, я вижу это... - Кэтрин смотрела в глаза мадам Флоранж, находя в ее лице тот отклик понимания и сочувствия, что позволял продолжать, но спустя минуту опустила взгляд - И как Вы правы, говоря о том, сколь убийственно недопонимание! Мне бы хотелось понимать сэра Джона, увидеть за его словами и поступками что-то иное, чем просто преданность традициям, я чувствую это иное... Даже теперь. Но как хотелось бы чтобы и он понимал меня. А понимая видел за моими поступками... Чтобы это значило для него больше чем девчоночья блажь и препятствие его планам.
Ребекка Кавершэм: --Раз Вы чувствуете, значит Ваш дядя любит Вас. Рвать - это очень больно. Кажется, часть тебя, родная, необходимая отрывается. И из раны еще долго будет сочиться кровь и обливаться болью сердце. Я хочу немного помочь Вам. Снять напряжение. Утишить боль. Ослабить тревогу. Я встану за Вашим креслом. Вот так. А Вы прислонитесь к спинке. Видите, она сделана так, чтобы можно было чуть лежать. Тут мягко.... Тепло... Спокойно... Ребекка говорила медленно, чуть протяжно, таинственным мягким полушепотом. Звуки плыли, теряясь в полумраке комнаты. Трещали дрова в камине, и свет, и тени играли на стенах и потолке. --Чуть откиньте голову. Чуть-чуть. Чтобы только Вам было удобно. А я буду говорить. Или молчать. Или петь. Не важно. Вам будет хорошо. Вам будет спокойно... Не бойтесь... Ребекка запела какую-то протяжную восточную мелодию. Но нет, мелодия не казалась чужеродной в этом таинственном пространстве. Напротив. Казалось, будто только ее не хватало для погружения в атмосферу этой ночи, обретения расслабленности и освобождения от тревог, забот, мыслей. Ребекка открыла другую принесенную ею шкатулку и вынула из нее полупрозрачный фиолетовый драгоценный кристалл. Аметист. Дарующий спокойствие, надежность, ощущение безопасности, отгоняющий беспокойные мысли. И - символ третьего глаза у индусов. Она подержала его между ладоней и положила на лоб девушки. Через некоторое время она вернула его в шкатулку обратно, на подушечку, но не закрыла ее. Потом она положит его под подушку Кэтрин. Чтобы был крепким сон. Крепким и спокойным. Ребекка легкими пальцами прикоснулась к вискам Кэтрин, осторожно волнообразными движениями проводила по лбу, чуть вибрируя кончиками пальцев на висках. Легкими движениями обводила тыльными сторонами ладоней щеки и подбородок, поднимаясь по контуру лица вверх и опять осторожно волнообразно касаясь висков. Затем она стала слегка массировать голову девушки надо лбом, проводя поглаживающими, волнообразными движениями от макушки вниз. Ночь внимала священнодействию и принимала в свои объятия двух женщин, внимая, понимая, укрывая от мира и даря свою ласку и тепло... --------------- все согласовано
Кэтрин Монтгомери: Валери говорит о разрыве, о кровоточащих ранах, и внутри Кэтрин поднимается нет, не боль горького сожаления, не рыдание... безмолвный протест. Она не согласна вырывать из сердца с корнем все, что было и есть ей дорого, несмотря ни на что. Это слишком ценное сокровище даже для того, чтобы делиться этим. Но спорить нет сил, и нежные руки мадам Флоранж уже вынимают шпильки из ее волос, касаются висков, гладят, и веки наливаются тяжестью, маня в сон, в хоровод смутных образов, воспоминаний, без боли, несущих только ласковое тепло и прохладную грусть... Сколько прошло времени, прежде чем она открыла глаза снова, Кэтрин не знает, но забытье ее и вправду оказалось целительным, придало сил и.. решительности. Выпрямившись в кресле, убирая с лица прядь волос, Кэтрин не опускает руку, словно взвешивает на ладони черный локон. - У вас есть ножницы..?
Ребекка Кавершэм: Ребекка ожидала этих слов, но вздрогнула. Она опустилась на свое прежнее кресло. Нет, у нее не было такой ситуации и она не может правильно судить о ней. Девушке надо жить. Свою жизнь, своей жизнью. Смела? Безрассудна. Безрассудна?. Нееет. Решительна. Сложно будет. И легче только в мужском облике. Иначе... Даже страшно подумать, что иначе. А она сама? Смогла бы? Бросить все... Пуститься на поиски? У нее перехватило дыхание - и тут же упало сердце. Бернара... А что его искать. В Париже. Жив. Здоров. Не помнит. Александра? Там, в сердце - все что угодно - благодарность, желание помочь, вызволить, стать сиделкой, сестрой, матерью - но никогда - женой. Выстужено сердце. Нет любви супружеской. Она предала ее. Он - не предавал, предала - она, но даже из чувства долга - она не сможет быть женой ему. Пожалуй единственное, чем она поступиться может и для чего бросить свое занятие, уехать в поместье, то, дальнее, с полуразрушенной усадьбой, которую отстроила заново, в чистую глушь, если... Если. Если. Смогла бы родить. Она шумно выдохнул это слово, но произносить не стала. Это... просто...блажь... Да и единственный мужчина, с которым ей по-настоящему было хорошо, сладостно, мучительно и невероятно - так легко назвал ее способность уродством, а значит и ее самое - носителем этого уродства. Она сглотнула ком, тяжелый, ватный, огромный ком, перекрывавший ее горло. "Речь не о Ребекке, речь о Кэтрин. Речь не о Ребекке, речь о Кэтрин.", - сказала она себе, возвращаясь... Возвращаясь-возвращаясь-возвращаясь - в "здесь и сейчас" --Я не говорю о том, что надо рвать. Вы совершили побег, Вы не собираетесь возвращаться, а вот теперь - отрезаете от себя прошлое. Кэтрин, знаете ли Вы - ЧТО такое волосы? Индусы верят, что длинные волосы как покрывало магической силы, защищающее тело от внешнего мира. Это один из самых сильных оберегов, и потеря волос равносильна потере защиты. Волосы - это и память прошлого. Так что - обрезать волосы - это не просто свести лезвия ножниц. Это настоящая утрата того, что было с Вами еще некоторое время назад.
Кэтрин Монтгомери: - Неужели вы соблюдаете религию сикхов? - Кэтрин не видит Валери, стоящую за ее спиной, но слышит, как изменился ее голос, приписав это реакции на свою просьбу. - Говорят, у них даже мужчины никогда не стригутся. - девушка пропускает прядь между пальцев, оборачивается к Валери - Но если правы индусы насчет магического покрова, почему же тогда женщины, которые носят длинные волосы, столь беззащитны? Почему мужчины так привязаны к прошлому? Кэтрин качнула головой: - Мадам Флоранж, не хочу оскорбить Ваших чувств, но даже если я обреюсь наголо, все, что случилось, останется в памяти, и те, кого я люблю - будут жить в моем сердце, пока оно бьется.
Ребекка Кавершэм: Ребекка задумчиво щурится и игра света и теней напоминают ей, как горел очаг в ТОМ доме и звезды за окном кажутся... Что-то тянет ввысь, и обдает холодом, почти стужей кожу. На секунду ей кажется, что если вглядеться в звезды, сильнее, пристальнее, опустив снова взгляд, оглядевшись вокруг - опять можно очутиться там, вернуться в этот момент, когда в первый раз, коснувшись незнакомого человека, она ВЕРНУЛАСЬ лишь через 4 дня, когда подумали, что неизвестная болезнь уносит душу юной британки, рвет на клочки, сжигает и топит, режет, плавит и оставляет в покое на редкие мгновения, когда в проблесках безумного сна-путешествия она видит себя на горной вершине и рядом с собой светлокожую красавицу, с состраданием глядящую на нее, то в темном и страшном месте, где четырехрукая синекожая женщина с суровым тяжелым взглядом всматривается в ее лицо в сполохах горящего рядом костра. Такого... же...как... в камине... Ребекка пытается отогнать оцепенение, наваждение, встряхивает головой. Давно. Последний раз очень давно она снова была внутри этих воспоминаний! Связи ... нет... Или есть... В чем связь?... С чем связь?... Почему ее снова мучает это... -- А? Простите. Столько событий последнее время. Этот бал. Лекция. Предательство. Я ведь... Издержки моего занятия. Чувствую все немного ярче и... Простите. Нет, я не придерживаюсь верований сикхов. Когда я приехала туда, будто в моем мозгу плотину прорвало. Раньше были покой, однообразие. Поместье, тетя, церковь - и все... Индия поразила меня. Она многообразна, многослойна. Она столь разная в одно и то же мгновенье. В ней столько всего уживается. И я впитывала. Училась. Задавала вопросы. Конечно, со мной не очень говорили... Сначала... Но потом... Меня стали уважать... Или опасаться... Но говорили уже охотней. Наверное, чтобы быстрее получила ответ и ушла... Знаете, Кэтрин, меня поразил Ваш дядя. Сначала я знала только имя и ... горести земли, которые принес британский лев на эту землю. Мы были им враги. Я... враг. Мой отец... враг... Ваш дядя... Я до сих пор понять не могу. Совместить. То, что мне дала эта земля... И то, что я - враг. Мне показалось... На мгновение показалось... Что все окружение... Вот все... Этот бал. Эти люди. Дом. Просто картинка, а мы... Только мы... настоящие... Тот, кто там был - несет в себе нечто необъяснимое. Да, все останется в памяти. Вы правы. Ребекка очнулась, вернулась. Она улыбнулась и ласково погладила густые, прекрасные волны волос, с которым предстояло расстаться Кэтрин. --Конечно, я помогу Вам. Из Вас выйдет замечательный милый юноша.
Кэтрин Монтгомери: К сэру Джону вряд ли можно остаться равнодушным.. - Кэтрин вздохнула. Хладнокровный английский джентльмен, суровый дядя взрослой племянницы, офицер британской армии, решительный до безжалостности; скорбящий сын, сколько бы лет ни прошло, но леди Сара была его мамой... тот, кого после августа минувшего года она сочла более чем родственником - своим другом, как же горько было в этом ошибиться... тот, кто смотрел на хозяйку вечера, как не смотрел на ее памяти ни на одну женщину... - это все один и тот же человек, это он. Ох, мадам Флоранж, что вы хотите разглядеть в нем? Что хотите, чтобы разглядели в Вас? - Спасибо. Я очень благодарна Вам за помощь, мадам Флоранж. - Кэтрин замолчала на несколько секунд, глядя на молодую женщину столь же пристально, сколь и мягко. - Не сочтите за дерзость, но мне кажется, что вам тоже есть что рассказать.. тоже хочется, чтобы кто-нибудь выслушал Вас и услышал.
Ребекка Кавершэм: Ребекка налила себе вина. Рубиновая жидкость в свете свечи приобретала прекрасные оттенки. Ей показалось, что на фоне окна застыли фигуры - рыжеволосой дамы и красавца брюнета, сжимавшего ее в объятиях. Они улыбались, глядя друг на друга. Она качнула бокал и фигуры исчезли и игра света и теней больше не обманывала ее таинственными иллюзиями, хотя ей показалось на секунду, что кавалер слегка поклонился ей. а дама послала воздушный поцелуй. Иллюзии магической ночи...Были. И нет. Иллюзии. Кругом одни иллюзии. Вообще-то она привыкла молчать о себе, но за последние дни несколько раз коснулась своего прошлого, и любой из этих случаев не привел ни к чему хорошему. Но сначала прошлое коснулось ее, потрясло до самых основ ее нынешнее существование. Как бы ей хотелось вот так, как эти двое. Замереть. И пусть время течет. И объятие не кончается никогда. Какие глупости в голову приходят. Наверное, это просто фатально. Обреченность терять. Матушка, отец, Александр, ... Бернар. Это жестоко. --Вы хотите что-то спросить у меня?
Кэтрин Монтгомери: Кэтрин наблюдала за ней, пока не прикоснувшись к вину. Мечтает ли? Вспоминает? О нет, она не ошиблась в своих догадках, у мадам Флоранж столько собственных воспоминаний и впечатлений, что она утопает в них... - Я лишь предполагаю, мадам... Валери. Вам приходится нести тяжкий груз чужих бед и тайн, но мне кажется, что и Вы хотели бы перед кем-то облегчить и свою душу. Еще раз простите, если это кажется Вам навязчивым, тем более учитывая, что я не хочу обременять Вас собою сверх меры. Валери поставила бокал на столик, отпустила граненую ножку* и Кэтрин украдкой перевела дух прежде чем сказать рискованное: - Тогда, на лекции... Там был еще другой мужчина, не Ваш поверенный, Вы смотрели только на него, даже когда стали публично возмущаться. Вы о нем думаете сейчас? _______________________ * согласованно. и да, я опасалась, что бокал раздавят в руке
Ребекка Кавершэм: --Вот Вы сейчас ушли из дома, чтобы заняться тем, что Вам интересно. Это поступок и это замечательно. Только что будет, если Вы полюбите и придется выбирать. Может быть, Вы об этом не думаете сейчас. Может быть, даже с негодованием отвергните мои слова... Ребекка немного помолчала. --Я вот не знаю, как я поступила бы. Я не могу сказать, что мне безоговорочно нравится мое занятие, но когда ты смог чем-то помочь... Действительно, смог. Вот никто не смог, а я смогла. Найти. Соединить мать и дитя. Юношу и девушку. Подсказать решение сложного, неразрешимого вопроса. Это счастье! Когда благодарят и благословляют. Отброшу сейчас тех, кто не преминет уколоть, обжечь колкостью ли, издевкой ли, как давеча — разговор был неприятный. Не в том дело. И я опять не о том. Она потерла пальцами лоб. Вот словно мучило ее что-то и выразить не могла мысли, донести и сказать действительно правильно. – Я намного старше Вас, я занимаюсь своим делом. Зарабатываю деньги. Трачу их сама. Ну, условности общества — их не миновать. Однако, прожив некоторую жизнь, я поняла, что главное на свете — все-таки любовь. Хочется совместить, но тщетно сие для дамы. Да еще с моим занятием. Ребекка горько усмехнулась и отвернулась к окну. Чтобы не было видно лица и печали и слез. --Он меня.. не узнал. А казалось, должен бы. Говорят, сердце-вещун. Верно, женское только. Он смотрел на меня и … не видел. А я готова была отдать целый мир — за один только взгляд. За ласковое слово. За нежное касание. За поцелуй. За объятие! Мир!... А он меня не узнал. И еще к уродам причислил. Я очень любила его. Ннннет! Нет! Люблю... и ничего не сделать с этим. Скажите, как скоро Вы узнали меня?!, - Ребекка обернулась к Кэтрин, бросилась к ней, положила руки ей на плечи, сжала их, - неужели меня было не узнать совсем? Да, конечно, я не хотела, чтоб узнали, но вот Вы - видели меня раз и узнали, он знал меня почти год, близко знал, и — нет?
полная версия страницы