Форум » Индия - самая важная и обширная из британских колоний. Всего семь лет назад здесь полыхало пламя восстания... » Северная Индия, крепость Пурана Кила, май 1858 года. Тигр в западне. » Ответить
Северная Индия, крепость Пурана Кила, май 1858 года. Тигр в западне.
Капитан Немо: Время действия: вскоре после пленения принц Даккара, на следующий день после казни сипаев и далее. Место действия: крепость Пурана-Кила, занятая британцами Участники: принц Даккар, Анна Печче Шалое, Джон Монтгомери, Пандев, игротехи
Ответов - 43, стр:
1 2 3 All
Джон Монтгомери: ...Дьявол разметал их по ветру*, расплескал их кровь, смешал с порохом, с грязью, друг с другом, обратив ясный божий день во тьму и пепел. Их головы вознеслись, тела рассеялись, души канули в озеро огненное, и Джон Монтгомери, привычно дыша пушечной гарью, чувствует полное и абсолютное, глубочайшее умиротворение сродни тому, что однажды уже испытал, едва не затоптанный собственной лошадью, потерявший дыхание и время, под бездонным небом Балаклавы. Все из праха возвратится в прах. Сегодня здесь тихо. Запах выветрится нескоро, и тени на камнях во дворе не станут прозрачнее даже в полдень. Но призраки его не тревожат. Перед ним на столе, распластавшись, лежат княжества Северной Индии, разрезанные пунктиром, пересеченные стрелками, с точкой-Лакхнау в алом кольце чернил. Он перечеркивает одну из стрелок на карте, когда конвоиры вводят к нему под навес того единственного из мятежников, захваченных в плен, кому не досталось пушки. При виде него полковник невольно теребит манжет, чувствуя, как начинает зудеть под повязкой запястье. Взгляд пленника обращен куда угодно - мимо, поверх, вдаль или внутрь себя, к бурым пятнам на дальней стене, запечатленным, как летопись, как фотографический отпечаток, или сквозь все эти стены за горизонт - только не на него. Еще несколько секунд Монтгомери молча за ним наблюдает, затем неторопливо поднимается с кресла. - «Что вы читаете, мой принц?» --------------------------------- * Дьявольский ветер - название типа смертной казни, заключающегося в привязывании приговоренного к жерлу пушки и последующем выстреле из нее.
Капитан Немо: Даккар узнает цитату из "Гамлета", и горькая гримаса на миг искажает его рот: британцу угодно играть. Играть в слова, катать их, точно бильярдные шары, на этом острове скорби, где в камни и песок еще не впиталась кровь мертвых сипаев - бессмысленное амикошонство... Абсурд бытия, ирония бога, играющего в кости. Охотнику мало загнать тигра в ловушку, снять шкуру - это слишком просто. Он желает дрессировать его. "Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. " Но Даккар отвечает лишь на заданный вопрос: - Вы едва ли говорите на этом языке, полковник. И спрашивает в свою очередь, со спокойным достоинством плененного, но не сдавшегося воина: - Что Вы желаете сообщить мне? От британцев можно ожидать чего угодно, и смертный приговор - далеко не самая изощренная пытка, которой они могут подвергнуть его, чтобы добиться своих целей. Принц Даккар знает это наверняка. Но за ним стоит Индия, его родная земля, тревожно дышащая, поруганная, но всегда прекрасная; она напитывает его силой, как мать - молоком. За ним стоят боги и аватары, и предки, и тени погибших товарищей, взывающих о мести. И еще одна тень... От нее исходит свет, тот единственный, неповторимый свет, ради которого только и стоит жить и бороться, выходить на битву снова и снова - свет Любви.
Джон Монтгомери: - Боюсь, ничего нового. Вы знаете, что вас не казнят. И вы знаете почему. Выйдя из-за стола и поравнявшись с пленником, полковник в который раз меряет его взглядом, словно и в самом деле размышляет над тем, к какому виду музыкальных инструментов следует причислить тот, что стоит сейчас перед ним. - Вы знаете, что ваше положение плачевно и не в ваших интересах отворачиваться от меня. Но вы, должно быть, не знаете, принц, что я, хоть и говорю на другом языке, понимаю больше, чем вам кажется.
Капитан Немо: - Будь мое положение в самом деле столь плачевно, как вы рисуете, полковник - мой прах уже развеялся бы по ветру или был унесен водами Ганга. Я не наивен и понимаю, почему принц Даккар до сих пор жив: он зачем-то нужен вам. Вам лично, или британскому правительству в вашем лице - это не столь существенно. Но ваши расчеты едва ли оправдаются. Он посмотрел прямо в лицо Монтгомери и закончил: - Думаю, вы сделали ошибку, отменив мою казнь.
Джон Монтгомери: - Бог с вами, принц, кто я такой, чтобы распоряжаться вашей жизнью? Будь у меня приказ о вашем расстреле, я бы собственноручно запалил фитиль.* Даккар высок ростом и спину держит исключительно ровно, будто штык проглотил. Полковнику приходится смотреть на него снизу вверх, но его это ничуть не смущает. - Что ж, прошу меня извинить за то, что нарушил ваше уединение. И благодарю вас за то, что экономите мое время. Коль скоро вы решили сгнить в каземате, я не стану утруждать себя бессмысленными предложениями о сотрудничестве, а вашей жене передам, что вы больше не хотите ее видеть. И он повернулся к конвойным, готовый подать знак, чтобы те увели пленного. --------------------------- * Напоминаю, капитан, что по нашей договоренности при предварительном обсуждении флэшбека в соответствующей теме сцена расстрела выглядела немного иначе, нежели в фильме. Непосредственно к жерлу пушки я Вас не ставил, мне это невыгодно. Вы присутствовали во время казни как свидетель, что и было зафиксировано фотографом.
Капитан Немо: У одного из воинственных племен на островах Индийского океана есть обычай: привязывать пленника к дереву, надрезать печень и запускать внутрь муравьев. Даккар вспомнил об этой жуткой пытке, как только Монтгомери упомянул Рани, и до конца постиг сущность адского мучения. Смертельная бледность покрыла его лицо, он зашатался, но не издал ни звука, удержал на губах рыдание и мольбу. Даккар сделал шаг назад, к стене, и слегка пригнулся, готовый сопротивляться, если его попробуют увести силой. Нет, он останется. И заставит полковника высказаться до конца, без иносказаний и обиняков. Увы, не нужно было обладать мудростью гуру ведических времен, чтобы понять: британцы намерены шантажировать его жизнью жены и детей. Бить в самое больное, неуклонно и беспощадно, пока он не сломается или не даст повод убить себя. Примитивное с виду средство меж тем было и самым действенным. Человек может быть равнодушен к собственной боли и смерти, терпеливо переносить лишения и страдания, но мало кто способен вынести мучения своих любимых. я помню,сэр. Придерживаемся упомянутой договоренности.
Джон Монтгомери: Глядя на пленного, Монтгомери хмурится и в очередной раз благодарит Всевышнего за то, что Он когда-то отвел от женитьбы. Будь у него жена, столь же верная и самоотверженная, как Анна, он был бы вынужден отказаться от карьеры военного. Он просто не нашел бы в себе сил, чтобы раз за разом расставаться с ней, зная, что каждое прощание может стать последним. Он вскидывает руку, давая понять конвоирам, чтобы оставались на месте. Указывает Даккару на кресло. - Присядьте. Разговор может затянуться.
Капитан Немо: В другой ситуации Даккар проигнорировал бы приглашение, ответив, что предпочитает разговаривать стоя. Но сейчас он едва расслышал фразу полковника - догадался о смысле сказанного по взмаху руки, затянутой в ткань мундира. Он опустился в кресло, не ожидая ничего хорошего, заранее готовый к новой пытке. ... Вошел в боль, как в океан, сам стал болью, и она больше не могла управлять им и влиять на его поступки. Христиане называют подобное принятием венца мученичества, индуисты - исправлением кармы; страдания души и тела, пережитые осознанно и с мужественным смирением, ведут к перерождению и настоящей свободе... Теперь он готов. И снова смотрит прямо в глаза полковнику, и голос его звучит ровно. - Говорите же. Что вы предлагаете мне?
Джон Монтгомери: Свернув карты и отодвинув их в сторону, Монтгомери присаживается на край стола, и теперь уже пленному приходится поднимать голову, чтобы ловить его взгляд. - Я предлагаю вам сложить оружие, принц Даккар. Выдать ваших союзников. Заявить о своей готовности сотрудничать с британским правительством. Я предлагаю вам тем самым сохранить свои привилегии и титул, а также - свою семью. Он чуть наклоняется вперед и добавляет: - Я не требую от вас немедленного ответа. Я готов дать вам еще сутки для принятия решения. Если хотите, я устрою вам встречу с женой и детьми.
Капитан Немо: Даккар подается вперед, навстречу своему врагу, так, что они почти соприкасаются лбами. Повисает долгое, тяжелое молчание - только взгляды скрестились, словно клинки. Наконец, принц нарушает его: - Вы женаты, полковник? У вас есть дети?
Джон Монтгомери: Не имея ни малейшего желания бодаться с принцем в прямом смысле слова, Монтгомери отстраняется и отвечает коротко: - Нет. К сожалению. Он слышал о существовании факиров, якобы способных читать чужие мысли, но Даккар определенно не из их числа.
Капитан Немо: - Верно, как я мог забыть - британцы больше любят сеять смерть, чем продлевать жизнь, - мрачно усмехнулся Даккар. - Но хоть у вас нет собственной семьи, у вас все же были родители... Ответьте прямо: вы хотели бы расти в доме человека, запятнавшего себя предательством, и покрывшего доброе имя семьи несмываемым позором? * Вы могли бы смотреть в глаза отца- труса без мучительного стыда? * для Британии, где репутация - все, потеря чести приравнивается к социальной смерти ( а иногда и физической). Дети людей, запятнанных в глазах общества , становились изгоями. Так что тема более чем серьезна.
Джон Монтгомери: Даккар определенно не из тех, кто читает чужие мысли и душу, иначе ему не составило бы труда понять, почему Джон Монтгомери предпочитает сеять смерть, а не жизнь и о чем именно он сожалеет. Уезжая из дома, он больше не дает матери опрометчивых обещаний, как это делал в юности, уверенный в том, что способен из любого пекла выйти живым и здоровым. Теперь он лишь просит за него помолиться, как это делал отец. Отец погиб на этой земле, с оружием в руках защищая то, что по праву победителя принадлежит Британской империи, и сын пришел на эту землю за тем же. Отец не был трусом, и сын всегда носил его фамилию с гордостью. Отец не был предателем. Но сын, которому в то время только-только исполнилось девятнадцать лет, который боготворил его бесконечно, поставленный перед фактом и осознавший необратимость случившегося, вопреки здравому смыслу почувствовал себя преданным. «Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?..» Словно со смертью отца кончился мир, кончилось время, кончился и он сам. Все эти годы он наблюдал, как с каждой новой потерей волосы матери покрывались сединой-пеплом, и глядя на женщину, готовую стать его женой, думал не о том, как ей может быть хорошо рядом с ним, а о том, как ей может быть плохо, если он не вернется однажды. Как плохо может быть его детям, если он их, оставив, предаст. Горе одиноким. Но Джон Монтгомери не одинок. Ему никогда не стать добрым семьянином, потому что он уже женат. Смерть - жена его, война - его дочь. Понимая, к чему клонит Даккар, и готовый к подобным вопросам, полковник качает головой и отвечает так честно, как не ответил бы даже священнику: - Я бы скорее предпочел не родиться, чем иметь такого отца.
Капитан Немо: - Но без малейшего сомнения предлагаете мне обречь подобной участи моего сына, - Даккар говорит без гнева, без сарказма - просто констатирует факт. - Предлагаете мне оставаться рядом с женой, утратив право называться мужчиной. Вы лжете, полковник. Лжете, потому что ни одного мгновения не могли верить,что я приму ваши условия - если только вы не самонадеянный глупец. Но вы не глупец, и преследуете иную цель... Он некоторое время молчит, борясь с собой, потом резко вскидывает голову и на выдохе спрашивает: - Что с моей женой? Почему вы хлопочете о ней?
Джон Монтгомери: - Не хочу вас разочаровывать, принц, но вы, похоже, переоценили мои умственные способности, - в тон ему, без тени сарказма, отзывается Монтгомери. - Я действительно не надеялся, что вы примете мои условия сразу. Но не в моих правилах выдавать за правду то, во что бы я не верил сам. Он поднимается и делает шаг в сторону от стола. - Я предлагаю вам лишь подтвердить официально тот выбор, который вы уже сделали, оставив своих людей и вернувшись назад ради своей семьи. Смотрит на Даккара выжидающе, словно переадресовывает ему его же собственный вопрос. Наконец отвечает прямо: - Ваша жена больна. И она зовет вас.
Капитан Немо: Руки Даккара сжимаются в кулаки, ногти до крови вонзаются в ладони. Лицо застывает бесстрастной маской, на которой живут только глаза. "Рани... Рани больна... " - слова полковника падают, как комья сухой спекшейся от зноя земли. Даккар знает, что она зовет его. Он слышит ее все время, везде, сколько бы йоджан* не разделяло их, потому что они связаны крепче рыбацкой сети, любимая проросла в его кровь, заполнила его душу, завладела сердцем и взамен отдала всю себя, не оставив ничего ни себе самой, ни другому. Он ехал не за тем, чтобы сдаться, сложить оружие и просить милостыни у захватчиков, вымаливать то, что принадлежало ему по праву. Он ехал сражаться насмерть, чтобы освободить ее и детей - свое будущее, пусть и ценой своей жизни. Британцам помогла не собственная холодная логика, но восточное коварство индийца, забывшего свой род и племя, предательство сделало невозможным честный бой. Но что толку объяснять это полковнику Монтгомери, который ныне стоит перед ним и диктует условия по праву силы? "Если не можешь победить честно - просто победи". Простая арифметика войны без правил. Любовь и долг висят на нем каторжными цепями, и не порвать ни одну, ни другую. - Я хочу видеть жену и детей. Я отказываюсь от любых переговоров, пока не увижу их живыми и невредимыми. Ему нужно время. Но не время на раздумья - раздумывать не о чем - время для действия. ______________________________________________________________ * ведическая мера длины, примерно 14 км. Использовалась как в Древней Индии, так и и в современном индуизме
Джон Монтгомери: - Это означает, что возможности переговоров как таковой вы больше не отрицаете. Полковник учтиво склоняет голову, не заботясь о том, как воспримет Даккар этот жест - как выражение признательности, как очередную издевку или же попросту проигнорирует, - и подает знак охране следовать за ним. Вверх по лестницам, вдоль крепостной стены, по галереям и коридорам, туда, где сумрак замирает в углах и пол располосован тенями от решеток, которыми забраны окна... Открыв дверь, так чтобы прямо с порога можно было охватить взглядом всю комнату и чтобы ее обитатели могли сразу увидеть его, Монтгомери отступает от проема, пропускает принца вперед. - Я целиком полагаюсь на вашу честность и ваше благоразумие.
Капитан Немо: Пока гремит тяжелый замок на двери, предваряющий вход в темницу, где в плену у ракшасов томится его Рани, Даккар успевает мысленно охватить целые океаны времени - прошлое, настоящее и будущее, и попросить сил и твердости у Того, кто владеет Вечностью, кто населил первозданную Пустоту богами, демонами, людьми и животными. Прежде чем перешагнуть порог, он задает вопрос полковнику, который по иронии судьбы одновременно и злейший его враг, и свидетель самых интимных событий жизни: - Я могу поговорить с нею наедине?
Джон Монтгомери: Монтгомери поводит бровью, что с равной вероятностью может означать и да, и нет. - Я не буду стоять у вас над душой, но дверь останется открытой. Постарайтесь быть на виду, иначе караульным придется войти. Он делает шаг к противоположной стене. - В вашем распоряжении четверть часа.
Капитан Немо: Даккар молча склоняет голову. В этом движении больше покорности воле богов, чем благодарности человеку. Четверть часа. Сколько всего нужно вместить в этот узкий ручеек времени, в струйку песка, быстро бегущую из одной стеклянной колбы в другую... "Только бы она не закричала, увидев меня..." В густом полумраке едва можно разглядеть белый силуэт, свернувшийся клубочком на жалком ложе. Анна лежит на боку, поджав ноги и обхватив руками колени, ее лицо скрыто под волосами, она не то спит, не то без сознания. Даккар не замечает, как пересекает комнату, он не слышит своих шагов, не чувствует дыхания и не видит ничего, кроме тела жены на кровати. - Анна, это я... - шепчет он по-итальянски, и сжимает ее в объятиях, покрывает поцелуями спутанные волосы, холодные щеки, сухие губы любимой, и не замечает слез, текущих из глаз.
Джон Монтгомери: Что там бормочет Даккар - ему не разобрать, и даже если бы он захотел, то не смог бы расслышать ни слова из-за внезапного стука в висках, из-за собственного участившегося дыхания. Когда принц прикасается к своей спящей принцессе, Джон вздрагивает слишком явно, чтобы привлечь к себе внимание часовых, и во избежание этого разворачивается боком к дверному проему, прислоняется плечом к стене, заложив руки за спину своим привычным жестом, с силой сжимает запястье под повязкой, чтобы вернуть себя к действительности. Он вполне допускает, что зрение обманывает его и тусклый отблеск на щеке пленного отнюдь не слеза, однако мысль о том, что этот человек может плакать, заставляет Монтгомери брезгливо поморщиться и отвести взгляд.
Анна Печче Шалое: Тело отзывается на тепло, омертвелое оцепенение покидает Анну, и душа ее, уходящая все дальше во мглу долины смерти, слышит смутный зов... "Анна!" - это его голос. Она тянется к маяку, мерцающему вдали, как к последней надежде, к алому свету, к золотым облакам, но ледяная тьма не отпускает так просто. "Даккар!" Его голос. Его тепло. Его руки, способные укрыть и защитить от любой беды. Его запах - родной, пьяняще-знакомый и любимый до слез. Рядом с ним она пробуждается от кошмара, но вместе с сознанием возвращается боль и неизбывная вина. "Я плохая мать. Плохая жена. Мне не хватило сил защитить детей и не хватило мужества, чтобы умереть, и удержать мужа вдали от этой обители демонов..." Теперь, когда он рядом с ней, муж и повелитель, она наконец-то вверит ему свою судьбу до конца. Он может освободить ее и тем самым спасти себя для главного дела жизни. Потом они снова будут вместе, в новом мире, на земле обетованной, в звездных гаванях, на райской планете - но сейчас время очищения. Время страдать. "Убей меня, - молит она Даккара, как верные молят Вседержителя. - Прерви мою земную жизнь, освободи мою душу и освободись сам от меня, от бремени заботы. А там, за горизонтом, я буду ждать тебя хоть до скончания Вечности!"
Капитан Немо: Она жива. Она даже относительно здорова физически, просто выглядит изнуренной и бледной. Но Даккар не уверен, что рад этому. Она узнает его и говорит с ним, но взгляд ее безумен, а речи бессвязны. И все же он понимает, слышит сердцем ее главную мольбу и надежду - принять смерть от руки мужа. Принять с радостью, как избавление и честь, потому что мог ли кто-то подумать, что такая женщина, как она, смирится с заточением и позором, согласится пасть на колени перед слугами сатаны и лобызать их когти? Она защитилась от унижения, как щитом, черным плащом безумия, но одновременно это и символ последнего бунта. Она молит его о смерти, как жрица - громовержца Индру, предпочитая сгореть от молнии, чем нарушить обеты, допустить врагов касаться святыни. Увы, Даккар не безумен, его рассудок ясен, как никогда, а сердце рвется на части, потому что он не бог, и сердце в груди - человеческое, не железное. Он смыкает руки на шее жены, он знает, что стоит надавить чуть сильнее и резче, и эта хрупкая шея сломается, как стебель цветка. Не труднее, чем срезать георгин в саду. Он должен убить ее прямо сейчас. Он не может убить ее. Он и сам не может теперь умереть, потому что отвечает за все, что случилось, и что еще произойдет. В этот миг, может быть, в первый и последний раз в своей жизни, он не видит никакого выхода, и не имеет времени на долгий поиск решения...
Джон Монтгомери: Дико было бы предположить, что Даккар прижимает ладони к шее своей жены вовсе не для того, чтобы ее приласкать, и Монтгомери не сразу понимает, что происходит. Однако полковник привык доверять своему чутью и знает: его дело - реагировать по первому же сигналу тревоги, а не рассуждать над тем, откуда он поступил и что послужило тому причиной. Едва лишь заподозрив неладное, он переступает через порог и хватает Даккара за руку. Не дергает, не отталкивает, опасаясь навредить Анне, а только крепко, с нескрываемой злостью сжимает его предплечье. - Вы злоупотребляете моим доверием.
Капитан Немо: На миг Даккар переживает страшное искушение: сделать резкий рывок, убить жену и спровоцировать полковника яростным нападением, вынудить его применить оружие и пресечь жизнь мятежника. "Не бойтесь убивающих тело, душу же не могущих погубить" - ведь за порогом физической смерти их ждет бесконечная звездная синь и небо Вишну, которое на самом деле не что иное, как христианский Рай... Но за дьявольским искушением, за слабостью и желанием сдаться принц прозревает нечто иное: промысел. Путь духовного испытания. Враг внезапно становится для него учителем смирения. - Я не причиню ей вреда, полковник. Но разве вы не видите, что она больна, и рассудок ее помрачен... Она больше не может служить вашим целям, каковы бы они были. Освободите ее и детей и возьмите взамен мою жизнь.
Джон Монтгомери: Монтгомери смотрит на него с укором. «Зачем ей свобода без тебя, Даккар?» Переводит взгляд на Анну, дрожащую и бледную, едва ли не полупрозрачную, как привидение, и впервые за все это время позволяет себе допустить мысль о том, что если бы ему посчастливилось встретить ее раньше, в Европе, в ту пору, когда она была незамужней христианкой, то у него, возможно, был бы шанс. Пусть один из миллиона, но был бы. - Я уже говорил вам, принц, и вынужден повторить: я не имею права распоряжаться вашей жизнью. Я лишь сторож вам. Грязная английская собака, как справедливо заметил ваш сын. С этими словами полковник кивает ему на дверь, за которой ждут конвоиры. - Время вышло.
Капитан Немо: - Дайте мне еще минуту, полковник. Не дожидаясь разрешения, Даккар оборачивается к жене, левой рукой крепко обнимает ее, привлекает к тяжело бьющемуся сердцу, а ладонь правой кладет на горячий лоб Анны. "Спи...Спи, мое сокровище. Пусть твоя душа побудет вдали от тела, там, куда не проберется смертельная боль, под защитой Лакшми и Вишну". Мысленно он повторяет охранительную мантру, и чувствует, как свет и благое тепло постепенно проникает в помраченное сознание любимой женщины: "Ом намо нарайянайя... Да хранит Высшая Душа голову, Да хранит Верховный Владыка сердце, Да хранит Защитник Мира горло, Да хранит Вездесущий и Всевидящий лицо, Да хранит Мировая Душа твои руки, Да хранит Вместилище Разума ноги, Да хранит Вечный Высший Брахман все части твоего о тела во все времена." Она опускается на постель, и снова сворачивается в клубочек, по-детски подложив под щеку ладонь. Она спит и будет теперь спать очень долго - это все, чем он пока в состоянии помочь ей... Возвращение назад, в компании Монтгомери и угрюмых конвоиров, проходит в тягостном молчании. Но этого пути в сотню шагов Даккару хватает, чтобы собрать себя в единое целое и подготовиться к новому поединку. Не дожидаясь, пока полковник заговорит, Нана Сахиб сам обращается к нему: - Вы предлагаете мне переговоры. Но при этом у вас нет полномочий решать и гарантировать соблюдение договоренностей. Если вы - только сторож здесь, я хочу говорить с тем, кто волен принимать решения о моей судьбе и судьбе моих близких.
Джон Монтгомери: Вопреки обыкновению, сопровождая пленного, Монтгомери смотрит исключительно себе под ноги и, когда к нему обращаются, отвечает не сразу. - Я вызову сюда представителей высшего командования только в том случае, если речь идет о сотрудничестве.
Капитан Немо: Ядовитый и резкий ответ висит на кончике языка принца Даккара, но ярость и гнев - плохие советчики и совсем негодные помощники. И Даккар говорит спокойно и чрезвычайно вежливо, как мог бы общаться с послом после принятия верительных грамот: - Да, полковник. Речь пойдет о сотрудничестве. На тех условиях, которые с высокой вероятностью заинтересуют британское командование.
Джон Монтгомери: Возможно, другой на его месте решил бы, что его миссия выполнена: мятежник пленен, сломлен и уже сам норовит договориться по-хорошему, - но Монтгомери не чувствует удовлетворения, смотрит на принца косо, и тем не менее согласно кивает ему в ответ, давая понять, что он ожидал этой просьбы и готов исполнить ее как можно скорее.
Пандев: мастерское: два дня спустя, после встречи принца Даккара с генералом Кэмпбеллом Пандев с трудом дождался, когда полковник Монтгомери закончит ежеутренний смотр солдат на плацу, и вернется в просторное помещение на втором этаже, служившее ему одновременно приемной, гостиной и рабочим кабинетом. Сюда же ему подавали второй завтрак, всегда в одно и то же время (первый раз полковник завтракал на рассвете, да и то ограничивался одной чашкой кофе, и в этот момент его не стоило тревожить по пустякам). Пандев, с первых же дней проживания в Пурана-Кила, сумел завести дружбу почти со всеми солдатами и снискать расположение почти всех офицеров, так как он был услужлив без лизоблюдства, дисциплинирован без тупости, разговорчив без надоедливости и всегда возникал там, где в этот момент был нужнее всего. Но подобраться к Монтгомери и заслужить от него хотя бы благосклонный взгляд было куда труднее. Между тем только полковник (Пандев сознавал это совершенно ясно) мог защитить его от неизбежной мести принца Даккара и бывших соратников, оказать протекцию и устроить столь желанный перевод из Индии в какое-нибудь иное расположение британских войск. Пандев надеялся, что казнь сипаев решит его основную проблему, однако, по непонятной причине, принцу Даккару, махарани и маленьким принцам была сохранена жизнь... Правда, махарани повредилась в уме, принца Рао трепала тяжелая лихорадка, а принцесса Радха отказывалась от еды с тех пор, как ее разлучили с матерью - и Даккару было об этом известно. Ему также было известно, что один из главных виновников этих страшных несчастий живет рядом с ним в крепости - ведь Пандев перед казнью сипаев имел глупость выдать себя, из глупого озорства покрасовался перед Даккаром и оскорбил его. Но смерть миновала мятежного вождя, а вот за Пандевом она с тех пор ходила повсюду неслышными шагами. Он чудом выскользнул из ледяных объятий Кали, когда во время одной из прогулок заключенного столкнулся с ним в галерее. Если бы не подоспели конвойные и не оттащили Даккара, голова Пандева была бы размозжена о камни, а хребет сломан по меньшей мере в двух местах. Он уцелел, но все же эта встреча стоила ему мокрых штанов, вывиха челюсти и двух поврежденных ребер. Пандев, впрочем, сумел извлечь выгоду для себя даже из этой жуткой истории: хотя он дурно спал и по утрам просыпался, поскуливая от страха, полученные увечья избавили его от маршировки и стрельб, но зато позволили заменить ординарца Монтгомери, который, как назло (или по счастью) слег от малярии. Теперь в обязанности Пандева входило приносить полковнику еду и свежие газеты, а также выполнять другие поручения. Иногда полковник удостаивал его пары слов. Пандев не жаловался, чтобы быть в курсе дел, ему хватало и пристальных наблюдений, но сегодня он надеялся все же добиться от Монтгомери относительного красноречия. Индус должен был узнать, о чем же так кричали полковник и генерал на своей тайной встрече, почему генерал уехал таким сердитым, и что же, наконец, было решено о махарани и ее детях... - Ваш завтрак, сэр.
Джон Монтгомери: Если воздух сегодня так тяжел уже с самого утра, то что же будет, когда солнце встанет в зенит, и если полковник Монтгомери уже с утра ходит злой, как черт, даже не стараясь скрывать этого, то что же будет к полудню? Он ясно отдает себе отчет, что в последние два дня только и делает, что ищет повода для недовольства, нарочно цепляясь за каждую мелочь, потому что предпочитает задыхаться от негодования на солдата, чей штык оказался отклонен от оси ствола на полградуса больше положенного, или на сержанта за нечищеные стойла, или на капитана Костнера за липкое пятно на сапоге, чем от той пустоты, которая навалилась на него сразу же после разговора с генералом и давит до сих пор - все сильнее с каждым часом. Четыре года назад благодаря лордам Лукану и Кардигану* он утратил возможность дышать свободно, сегодня по милости генерала Кэмпбелла он лишается самого смысла дышать. Но если человеческую ошибку он еще может понять и простить, то понять и принять заведомую и очевидную ложь Монтгомери не способен. Оставшись один, он продолжает срывать зло на собственном мундире - раздергивает воротник и верхние пуговицы, стоя у окна, когда в комнате появляется индус. Полковник лишь бросает на него короткий взгляд через плечо, ожидая, что тот, как обычно, оставит поднос на столе и поспешит убраться восвояси. --------------------------------- * Лорд Лукан - командующий британской кавалерией, лорд Кардиган - командир бригады легкой кавалерии во время Крымской войны. Неверно истолковав приказ генерала Реглана, дали команду легкой бригаде идти под артиллерийским огнем в атаку на укрепленные позиции русских, в результате чего бригада была почти полностью уничтожена (сражение под Балаклавой 25 октября 1854 года).
Пандев: - Простите, сэр... - Пандев тщательно выговаривает английские слова, и намеренно избегает обращения "сахиб". - Я не знаю, к кому мне обратиться с моим прошением... Генерал Кэмпбелл уехал так внезапно, и едва ли теперь скоро появится у нас... А дело весьма срочное и важное для меня, сэр. От него зависит моя жизнь. Он замолкает и смиренно опускает глаза долу, показывая, что готов безропотно снести отказ, но, может быть, сэр Джон будет столь великодушен, что по крайней мере выслушает его просьбу. А он отплатит ему верной службой. Ведь под словом "верность" британцы понимают не тяжелый путы громадных обязательств, не рабскую зависимость от кому-то когда-то данных клятв, не фанатичное служение идолам, а всего лишь следование раз и навсегда установленным правилам, простым и понятным.
Джон Монтгомери: При упоминании этого имени полковник разве что не рычит, ощетинившись, как пес, раздразненный до предела. Он делает шаг к столу, берется одной рукой за спинку кресла, куда уже успел зашвырнуть ремень и перчатки, резко разворачивает кресло к себе, заставляя его проскрежетать ножками по полу, но не садится, а продолжает с раздражением расстегивать пуговицы. - Ну а тебе, Пандев, что нужно от генерала?
Пандев: - Я хотел... я надеялся, сэр... - Пандев деликатно кашлянул и понизил голос. - Что...во внимание к моим заслугам в борьбе с этим гнусным мятежом... и многочисленным доказательствам преданности Ее Величеству королеве Виктории... командующий примет мое прошение о переводе в расположение британских войск за пределами Индостана. Смею надеяться, что окажу еще немало услуг и славно потружусь на благо британского порядка, но, сэр... для этого мне нужно быть живым. Он выждал немного, вытянув шею и тщательно прислушиваясь, но полковник молчал, и Пандев счел нужным пояснить сказанное: - Вы понимаете, сэр, ведь принц Даккар считает меня виновником того плачевного состояния, в которое впала принцесса Рани...
Джон Монтгомери: Пандев не может не знать, что Монтгомери не терпит многословия, но в данном случае чем больше индус говорит, произнося каждое слово так аккуратно и бережно, как будто на свете для него не существует ничего дороже звуков английской речи, тем больше времени у полковника, чтобы отставить в сторону собственные мрачные мысли, выйти из их удушающего кольца. Он слушает индуса лишь краем уха, но так или иначе желание тотчас же вытолкать его за дверь постепенно сходит на нет. Наконец, расстегнув мундир, Монтгомери вздыхает с облегчением. - Значит, ты решил покинуть меня, чтобы удрать от возмездия?
Пандев: -Покинуть вас? О нет, сэр. Не вас - только полуостров Индостан. Я счастлив служить под вашим началом, и был бы еще счастливее, если бы эта служба продлилась долгие годы. Но оставшись в Индии, я почти наверняка лишусь жизни. Меня будут преследовать и травить, как оленя, я не смогу ни есть, ни спать, и в конечном итоге умру под пытками...Принц Даккар и его слуги могут быть очень жестоки, я не сомневаюсь, что мне уготованы страшнейшие муки. А ведь я честно служил, сэр, с тех пор, как получила право носить британский мундир! Пандев горько вздохнул. - Генералу безразлична судьба простого солдата, сипая к тому же. Он был занят более важными делами. Но вы, сэр...Вы человек совсем другого склада. Поэтому я и решаюсь просить вас.
Джон Монтгомери: Полковник неопределенно хмыкнул. - Мне донесли, что ты обмочился от страха при виде принца Даккара на прогулке. Я этому не поверил, Пандев. Ты пострадал от своей опрометчивости, но ты ведь не трус. В его интонациях нет и намека ни на иронию, ни на вопрос, но взгляд выжидающий, словно Монтгомери рассчитывает услышать подтверждение или опровержение сказанному. Не дожидаясь, однако, ни того ни другого, он продолжает: - Я знаю, как жестоки твои соотечественники, и не могу допустить, чтобы британская армия лишилась такого солдата, как ты. Я помогу тебе, пока сам еще не разжалован.
Пандев: Пандев добродушно улыбнулся, без всякого смущения: - Покажите мне того, кто не напустит в штаны, оказавшись в когтях у разъяренного тигра, сэр, если только он не Рама, вооруженный луком Шивы, и не Кришна, танцующий на клобуках Царя Нагов... Я всего лишь простой человек, не самой высокой касты, который понял: британцы на своих штыках несут на Индостан культуру и прогресс вместе с истинным вероучением. Но у нас это считается преступлением, достойным смерти. Он поклонился Монтгомери: - Благодарю вас, сэр. Обещаю, что никогда не забуду вашего великодушия...Надеюсь успеть воспользоваться его плодами. Но...- Пандев замялся. - Разрешите спросить, сэр? У нас ходят слухи, что генерал Кэмпбелл... верно ли, что принца Даккара очень скоро могут отпустить на свободу? Еще ходят слухи, что махарани повезут в Дели, к английскому врачу - специалисту по нервным болезням...
Джон Монтгомери: Вот теперь непомерная словоохотливость Пандева начинает всерьез его утомлять. Слушая речи индуса, славящего британскую корону, Монтгомери вспоминает, как впервые в этой стране попробовал ананасовый соус, - который сразу же пришелся ему не по вкусу по той причине, что был одновременно и приторным, и соленым, и острым, - и досадливо морщится. - Принц Даккар не тигр и не бог, его происхождение не делает его бессмертным. Подобрав с кресла свои перчатки и ремень, полковник наконец усаживается. - Если ты знаешь имена людей, которые распространяют эти слухи, назови мне их. Но я советую тебе впредь воздержаться от вопросов о решениях генерала Кэмпбелла, если не хочешь, чтобы я взял назад свое слово позаботиться о твоей безопасности.
Пандев: - Охотно назову, сэр. Сержант Макдермотт, к примеру, о том же говорили и Абдулла Сингх с Чангом, о том же шепчутся на кухне - там, где готовят пищу, всегда можно узнать много интересного, сэр... Лейтенант Смит, который был при генерале, немного перебрал финиковой водки и сболтнул, что принц Даккар предложил генералу княжеские сокровища Бунделькханда в обмен на жизни жены и детей, а может, и за собственную свободу. Пандев склонился в почтительном поклоне: -Я могу идти, сэр, или вы желаете еще говорить со мной?
Джон Монтгомери: - Не желаю. Иди. По сути своей все предатели одинаковы, будь то солдат-индус из низшей касты или представитель британских высших военных чинов, но предать раджу, который тебя унижает, по мнению полковника, это гораздо меньший грех, чем предать того, кто много лет служит тебе верой и правдой. Проводив Пандева взглядом, Монтгомери вновь подходит к окну и смотрит во двор, где готовятся повозки для переправки семьи принца Даккара в Бопал по приказу генерала Кэмпбелла, выполнять который полковника заставила не угроза разжалования в рядовые, прозвучавшая вслух, а исключительно мысль о том, что Анна и дети серьезно больны и действительно нуждаются в лучшем уходе, чем тот, что может им обеспечить здесь доктор Майлз. Монтгомери отчетливо осознает, что как только Анна покинет эту крепость, он утратит всякую власть над Даккаром. Он не удержит его в этих стенах, даже если призовет на помощь всю королевскую рать. Он один знает, что такое принц Даккар и принцесса Анна и что такое их дети. Разбей мандалу на части - не сохранишь ни одной. Приподнимая рукав, Джон проводит ладонью по бинту на запястье, словно хочет одним движением смахнуть с себя эту повязку вместе со шрамами. - Я умываю руки.
Капитан Немо: Принц Даккар, прислонившись лбом к холодной решетке окна, смотрит на тюремный двор. Сегодня здесь непривычно суетно - Анну и детей отправляют в Бопал, и кажется все, до последнего солдата, вносят свою лепту в предотъездные хлопоты. Не появляется только полковник Монтгомери: как раненый хищник, скрывается где-то в недрах Пурана-Кила. Страшная улыбка пробегает по губам Даккара, когда ему приходит в голову это сравнение. Он и сам сейчас не отличается от раненого зверя, берегущего силы для внезапного броска, и, перейдя за предел боли, начинает чувствовать родство с врагом. Мистическую связь, силу судьбы, действие кармы; окровавленную и омытую слезами нить, что прервется лишь со смертью одного из них, или - со смертью обоих. Нана Сахиб думает, что встретиться с Монтгомери в бою было бы высшим благословением, и ради этого он должен выжить сейчас. Вернуть себе свободу. И хотя жена и дети сегодня покинут английскую тюрьму, Даккар не обманывается относительно своей вины и ответственности за все, что с ними случилось. Он вынужден использовать шанс, доверить Анну не столько честности генерала Кэмпбелла, сколько его гордыне и жадности: блеск индийского золота ослепил британца. Белый человек, ступив на землю Индии, заявил о своем превосходстве, но золото имеет над ним такую же огромную власть, как и над горделивым раджой. Но успокаиваться рано. Даккар видит будущее, окрашенное в мрачные и кровавые тона, как воды Ганги после страшной битвы; сколько жертв принесено, сколько их еще предстоит принести... И нет конца кровавому дождю, и колесо кармы продолжает катиться по их судьбам, калеча и руша все, что было свято и дорого. Даже когда он не видит Анну, он чувствует биение ее сердца. И пока она жива, все еще может измениться... У него хватит сил, чтобы схватить судьбу за горло и повергнуть, как Рама повергал Равшану. Он должен верить в это, цепляться за свет надежды, чтобы мрак безумия не поглотил и его тоже. "Я справлюсь... Она и дети окажутся в безопасности, и тогда я вырвусь отсюда. Война не закончена". Принц Даккар закрывает глаза. Воспаленные веки болят, но физическое страдание ничего не значит. Он вспоминает песню воину, которую они когда-то читали вместе с Анной: "Ухожу я, но во всех боях Будешь ты моим воспоминаньем, Буду помнить о твоих серьгах С матово-серебряным сверканьем..." Как давно это было. Тогда они еще не знали, что война приближается, но в строках песни чудилось суровое пророчество... Кровь, смерть, битвы, плач, раны, потери, пожары и отчаяние, и все же над этой мглой сиял яркий луч надежды. "Мне напомнит дыма пелена О волне волос в одно мгновенье, О походке — мерный шаг слона. О ресницах — стрелы в опереньи. Но когда я возвращусь домой, Наша радость станет света лучше. Если ж нет, пусть сын любимый мой Меч отцовский от тебя получит." Мастерское: эпизод завершен. События июня -августа 1858 года будут отыграны в отдельных темах.
полная версия страницы