Форум » Индия - самая важная и обширная из британских колоний. Всего семь лет назад здесь полыхало пламя восстания... » Северная Индия, крепость Пурана-Кила, апрель 1858 года. Непокорная. » Ответить
Северная Индия, крепость Пурана-Кила, апрель 1858 года. Непокорная.
Анна Печче Шалое: Время действия: вскоре после захвата дворца в Бунделькханде. Место действия: крепость Пурана-Кила, занятая британцами Участники: Анна Печче Шалое, Джон Монтгомери
Ответов - 26, стр:
1 2 All
Анна Печче Шалое: Если она спрыгнет со стены, то полетит. Анна уверена в этом. Она закрывает глаза, раскидывает руки в стороны, и чувствует, как ветер подхватывает ее в холодные мощные объятия. Не имеет значения, устремится ли она в небо, прямо на заходящее солнце, или гибельная тяжесть победит, и через пару мгновений ее тело разобьется о камни крепостного двора. Главное, что она наконец будет свободна. Свободна! И страшные красные мундиры убийц станут всего лишь яркими лоскутами среди буйной зелени цветущего тропического леса. А ее душа, свободная от плоти, вернется к Даккару, чтобы оставаться рядом с ним ангелом-хранителем до того часа, что назначен ему. Но пока что Даккар должен жить- жить во что бы то ни стало, даже ценой жизни своей семьи. - Мама! Мама! - слышит она позади испуганные голоса детей. Сердце гулкими ударами отзывается на зов, и Анна приходит в себя. Отступает назад, подальше от окна, подальше от края стены.
Джон Монтгомери: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби...» Голос Иисуса Христа, наставляющего своих апостолов, в сумерках детской комнаты звучит тихо и глубоко, вкрадчиво и щекотно, точь-в-точь как голос Сары, когда она читает Библию своему малолетнему сыну. «Остерегайтесь же людей: ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас...» Одно из самых ранних его воспоминаний, одно из самых первых. «И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется...» И безусловно одно из самых нелепых здесь и сейчас, когда полковник Монтгомери проходит по коридорам Старой крепости, постукивая коротким хлыстом по ладони, как учитель указкой. «Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего...» Доктор Эштон предупреждал, что теперь, с поврежденным легким, ему будет непросто служить в индийских колониях. «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч...» Доктор Эштон оказался прав. Но «кто не берет креста своего, тот не достоин Меня». Он считает шаги и тем самым выравнивает дыхание. В конце концов, под этим солнцем, на этой земле бывало и жарче. Но даже на этой земле под этим солнцем не может быть и никогда не будет жарче, чем в аду. «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее». Часовые отдают честь полковнику. По его кивку открывается дверь, и первое, что он слышит, стоя на пороге, - на два голоса перепуганное «Мама! Мама!» Первое, что он видит, - женский силуэт, отшатнувшийся от окна. Войдя в комнату, Джон начинает дышать чаще, словно принюхивается к тому, что здесь происходит. И остается недоволен. - Я вижу, вам скучно, рани. Берите детей, пойдем прогуляемся.
Анна Печче Шалое: Анне не скучно, она не хочет покидать отведенных ей комнат, тем более в компании британца, однако правила здесь устанавливает не она. Полковник Монтгомери вежлив, убийственно вежлив, никогда не теряет присутствия духа, не повышает голоса. Но он единственный человек в Пурана-Кила, кого она действительно боится. Но испытывать страх и обнаруживать страх, действовать под его властью- не одно и то же. Анна оборачивается и молча смотрит на своего мучителя. С тех пор, как ее увезли из Бунделькханда, она не разговаривает ни с кем, кроме детей, и не обращается ни к кому, кроме Бога. И теперь она не удостаивает офицера ни единым словом, просто слегка наклоняет голову, признавая себя пленницей, но этот жест далек от смирения.
Джон Монтгомери: Неопределенно хмыкнув, полковник проходит в глубь комнаты. Заложив руки за спину, оставляя за собой открытую дверь, неторопливо приближается к женщине. Едва задев рукавом мундира самый краешек ее сари, на мгновение замирает. Всего лишь на одно мгновение, цена которому - вечность, ему становится легче дышать... Еще доля секунды - и привычная духота возвращается. Еще один шаг - и он останавливается у пленницы за спиной. - Что ж, я вас не неволю. Смотрит поверх ее плеча на притихших детей. - Мы погуляем втроем.
Анна Печче Шалое: Анна кладет руку на плечо Рао. Радха, прижавшись к матери сбоку, обнимает ее ноги. Это означает, что без принцессы дети никуда не пойдут, во всяком случае, добровольно. Анна вздыхает. Яркий свет слепит глаза. Больно от каждого взгляда, больно от каждого движения. Перед внутренним взором снова встает пылающий княжеский дворец, трупы верных слуг в луже крови, седая голова князя Рави, разбитая ударом сабли... В ушах звучат крики,стоны и хриплые проклятия. "Скоро, скоро я буду свободна, - напоминает она себе. - Я пройду дорогой страданий, как суждено, и дорогой ценой выкуплю у богини Кали жизни наших детей..." Радхе нужен воздух,Рао- движение. И ни в коем случае нельзя показать, как сильно она боится.
Джон Монтгомери: - Постарайтесь держаться подальше от края. Монтгомери выходит на крепостную стену и, пропуская женщину с детьми вперед, говорит ей в затылок, так тихо, чтобы слышала только она: - Я знаю, вы предали христианскую веру и самоубийство для вас не грех. Захотите прыгнуть - никто вас держать не будет. Просто представьте себе, с кем останутся ваши сын и дочь. И вновь отстранившись, указывает ей рукоятью хлыста в сторону лестницы, куда ей надлежит двигаться. Сам же следует на шаг позади, ни на секунду не упуская пленников из виду, озирается по-хозяйски. По правую руку внизу - малый остров цивилизации, хранители ее перемещаются в строгом порядке, как красные муравьи, прокладывают собственные тоннели в тигрином сердце*. По левую - бесконечно щерятся притихшие до поры до времени тропические леса. Полковник думает: «Если даже с такой высоты все кажется не столь существенным, то каким же мелочным видится Господу то, что мы делаем во славу Его...» От этой мысли его берет досада. - Скажите, рани, если бы вам - именно вам, и никому другому - выпал шанс закончить эту войну, вы бы не упустили его? ------------------------------- * Шер-шах Сури, Шер-Хан (досл. в пер. с хинди «царь-тигр», «шах с тигриным сердцем», наст. имя Фарид-хан), мусульманский военачальник, завоевавший Северную Индию в 1540 г., в период правления которого форт Пурана Кила был разрушен и отстроен заново. Шер-шахом его стали звать после того, как он убил тигра на охоте. Известный тигр в «Книге джунглей» был назван Киплингом именно в его честь.
Анна Печче Шалое: Ощутив на затылке его дыхание, Анна вздрагивает, как от прикосновения змеи - она не в силах подавить и даже скрыть от него эту постыдную дрожь, вызванную смесью отчаяния, страха и отвращения. Подобное чувство, должно быть, испытывают приговоренные казни, когда стоят у края ямы, где уже лежат тела других казненных, и готовятся принять в себя свинец. "Вы ничего не знаете!" - рвется с ее губ гневный возглас, но Даккар промолчал бы, не поддался на уловку врага; и она тоже молчит. Мысль о муже придает ей сил, как если бы он был рядом и смотрел на нее. Нет, она не скажет и не сделает ничего, что могло бы уронить достоинство принцессы, покрыть позором имя Нана Сахиба. Полковник задает странный вопрос. Анна понимает, что спрашивает он не из праздного любопытства. Большая игра началась, но кто она в этой игре, решает не полковник, а Бог. "Может ли у нас с британцами быть общий Бог?" - Женщины Индии храбры и могут сражаться наравне с мужчинами, - отвечает она на хинди, не заботясь, понимает ли он ее.- Мы можем ждать своих мужчин с поля боя или биться бок о бок с ними, но не во власти женщины решать, когда закончить войну.
Джон Монтгомери: Полковник нарочито тяжело вздыхает. Ничто так не удручает его, как излишнее многословие там, где хватило бы одного короткого «да» или «нет». Еще больше его удручает, когда ему говорят очевидное. Он знает местный язык достаточно для того, чтобы уловить смысл тирады, но даже если бы он не понял ни слова, ее тон сообщил бы ему много больше, чем любые слова. - Ну так что же, вы хотите, чтобы эта война закончилась? - повторяет он свой вопрос, как будто и в самом деле не разобрал или вовсе не услышал ответа, и останавливается возле лестницы, ведущей вниз во внутренний двор. - Вы хотите, чтобы ваш муж вернулся к вам целым и невредимым?
Анна Печче Шалое: - Разве мой ответ недостаточно ясен? - Анна останавливается и смотрит полковнику прямо в глаза. - Принц Даккар будет вести войну до тех пор, пока последний солдат в красном мундире не уберется вон - или пока в его собственном войске останется хоть один солдат, способный держать оружие. Я не желаю конца войны на ваших условиях. Я желаю своему мужу победы или славной смерти. Вы же не желаете ему ни того,ни другого.
Джон Монтгомери: Сердце под плотной тканью мундира, неизменно застегнутого на все пуговицы, снова сбивается с ритма, но на этот раз не от жары, не от недостатка воздуха. Из-под дрожащей овечьей шкуры на него поднимает глаза тигрица. Смотрит в него навылет, видит его насквозь. Ему нет смысла лукавить с ней. Ей нет смысла повторять свою отповедь дважды. Единственное, чего он действительно не понимает, глядя в лицо этой женщине: как можно было расстаться с ней хоть на миг, как можно было оставить ее одну, пусть даже во имя победы, и славы, и всего святого, как можно было позволить ему прикоснуться к ней... Не сводя с нее глаз, Джон невесомо проводит самым кончиком своего хлыста по ее предплечью. - Вы правы. Я не желаю ему ни победы, ни смерти. Я хочу одного: чтобы он вернулся. К вам. К детям. Поэтому предлагаю: отправьте ему письмо. Позовите его на помощь. Пусть он придет сюда и заставит меня убраться вон. Либо смирит гордыню.
Анна Печче Шалое: - Он заставит вас убраться вон, - тихо отвечает Анна, и обращает взгляд к горизонту, словно читает над туманной линией края небес пророческие письмена. - Его месть будет преследовать вас вечно, как молнии Индры, и вы не найдете на земле покоя... Живой или мертвый, он сумеет отплатить вам за все причиненное зло. Ваша жизнь станет адом. Она снова смотрит в глаза полковника. - Принцу Даккар сам решит, когда вернуться ко мне. Я не стану писать ему.
Джон Монтгомери: - Не сомневаюсь, - отзывается тот без малейшего намека на иронию, не уточняя, с каким из ее утверждений он выражает согласие, и переводит взгляд на детей. - А вы что приуныли, ванары? Не хотите поиграть во дворе? Не дожидаясь ответа и не ожидая его, Монтгомери идет вниз по ступенькам и лишь раз останавливается на полпути, дабы удостовериться, что вся троица следует за ним: даже если они этого не хотят, охрана, курсирующая вдоль стены, мигом поможет им спуститься. У подножья лестницы, возле плотного навеса, из-под которого отлично просматривается вся площадка, где проводятся тренировки с солдатами, его приветствует капитан Костнер. Капитан Костнер впал в немилость еще со дня взятия дворца в Бунделькханде и теперь, одаренный ответным приветствием и более чем дружелюбным взглядом, старается как можно скорее убраться с глаз долой, ибо знает: всего пару часов назад полковник получил очередное донесение о том, что отряды принца Даккара и княгини Лакшми Бай приблизились к Лакхнау еще на шаг, еще на сотни жизней... Он знает: когда небо затянуто тучами, нет ничего хуже, чем этот полный дружелюбия штиль.
Анна Печче Шалое: Крепостной двор, где проводятся не только маршевые тренировки, но и наказания провинившихся, и показательные казни - не самое подходящее место для детских игр. Здесь из-под каждого камня сочится ужас, земля пахнет кровью,а когда солнце стоит в зените,залитый белым светом плац превращается в кусок преисподней. Анна следует за Монтгомери, но инстинктивно притягивает к себе детей, старается не выпускать из ладоней их маленькие руки. - Мама... - тихо говорит Рао, глядя в спину Монтгомери. - Этот человек - наш враг? "Тише, тише!" - хочет воскликнуть она, но лишь сильнее сжимает руку сына.
Джон Монтгомери: - Человек сам себе враг, если не понимает своего положения. Полковник разворачивается, но смотрит на мать, а не на ребенка, которого прекрасно слышит и на которого не может сердиться за вполне закономерный вопрос. - Я принимал вас за разумную женщину, рани. Не дайте мне в вас разочароваться. Зажав хлыст подмышкой, он кладет ладонь мальчику за плечо. - Не заставляйте меня лишать вас самого дорогого. Чуть склонившись, другой рукой мягко отстраняет от матери девочку. - Не верите моим добрым намерениям, так поверьте плохим. На столе под навесом ее уже ждут чистые листы бумаги и письменный прибор с пером и чернилами. - Удобнее, конечно, было бы сделать это в вашей комнате, но там вас явно отвлекало... окно. Да и света здесь больше, согласитесь. И детям есть где побегать, пока вы будете заняты.
Анна Печче Шалое: Сердце Анны превращается в метроном: тук-тук, часы смерти, тук-тук, мгновения Вечности. Она смотрит на бумагу - листы белые, как саван, и сама становится белее мела... Ничего угрожающего в бумаге и чернилах нет, это не бомбы, не ружья, не отрава, разве можно причинить вред детям с помощью бумаги? Она знает ответ раньше, чем Монтгомери что-то поясняет. И делает шаг следом за детьми, которых у нее пытаются забрать. Метроном в груди продолжает мерный перестук, и удары сердца о грудную клетку напоминают удары топора по деревянным балкам. Балкам, используемым для новых виселиц. Ей безразлично, что Монтгомери думает о ней, безразлична собственная судьба - но не безразлично, что он собирается сделать. СДЕЛАТЬ С ЕЕ ДЕТЬМИ. С ДЕТЬМИ ДАККАРА. - Чего вы хотите от меня? - она задает вопрос в надежде заглушить метроном.
Джон Монтгомери: - Сядьте за этот стол. Возьмите перо и бумагу. Напишите мужу письмо. Солнце палит нещадно, но от женщины, стоящей вплотную, веет холодом, как от могильной плиты, и теперь уже он заглядывает ей в глаза, в ее душу, в самое сокровенное, куда она сама открыла ему доступ, когда первая посмотрела ему в лицо, думая, что тем самым бросает врагу вызов. - Попросите мужа вернуться. Или покинуть страну. Ему кажется, будто ее сердце стучит у него в висках. - Я прослежу, чтобы ваша семья воссоединилась. Теперь и он берет детей за руки, замыкая внешний круг мандалы. - Вы еще можете быть вместе. Мальчишеская ладонь хоть и мала, но уже крепка не по-детски. Пальцы девочки - как былинки, невесомые, хрупкие. - Вы еще можете жить счастливо, Анна. Неуместно, несвоевременно, нелогично - и так неожиданно хорошо становится ему в этом кругу... - Это всё, чего я хочу от вас.
Анна Печче Шалое: Попросить Даккара вернуться - значит собственными руками открыть дверь в западню. В смертельную ловушку. Если он придет сюда, то погибнет сам и не спасет ее; любовь к ней станет причиной его гибели. Но принц Даккар был большим, чем муж и отец, он был правителем, он был вождем, и жизнь его принадлежала не одной только семье, но всей Индии, он должен был сражаться, подобно Арджуне* - и не следовало ему предаваться скорби, исполняя свой долг. Анна знала это безошибочным женским чутьем, и потому молила Бога лишь об одном: послать ей достаточно мужества, чтобы со смирением и достоинством принять свой злосчастный жребий. Ибо никто не может уничтожить бессмертную душу.** Просит Даккара покинуть страну было и вовсе немыслимо: это означало толкнуть его самого на предательство и покрыть вечным позором. Полковник на словах предлагал ей выбор, но на деле лишал даже тени надежды. - Вы не понимаете, о чем просите. Я не могу написать ему. И я не сделаю этого даже под страхом смерти. _____________________________________________________________ *Арджуна -один из главных героев Махабхараты, воин и один из пяти братьев-принцев клана Пандавов — перед решающим сражением впадает в сомнение о целесообразности боя, который приведёт к смертям многих достойных людей, в том числе его родственников. Однако его колесничий — Кришна - убеждает Арджуну принять участие в битве, разъясняя ему его долг как воина и принца. ** одна из центральных идей индуизма и христианства
Джон Монтгомери: - Я понимаю, о чем прошу, и вы можете ему написать, - спокойно возражает Монтгомери, - вы просто этого не хотите. Что ж, как вы, должно быть, уже убедились, я терпелив, я могу долго ждать, пока вы наконец уразумеете, о чьей смерти идет речь в данном случае, только время не ждет, рани. Он отступает, увлекая за собой мальчика с девочкой, крепче сжимая их руки. - Вы, я вижу, так любите мужа, что мне остается лишь позавидовать ему. Что же до ваших детей, то им, увы, не позавидуешь. Все это время капитан издали поглядывает в их сторону, то и дело одергивая на себе воротник-стойку, будто поправляет на шее незримую петлю, но на зов полковника является незамедлительно. - Вот что, Костнер. Проводите-ка рани к столу, а ванаров - к стене. Вон к той, чтобы хорошо было видно.
Анна Печче Шалое: Радха, что-то услышав в голосе полковника, в испуге вскидывает на него глаза: - Пусти! Я не пойду с тобой! Не пойду! - лепечет она, и в ее голоске детский страх перед злым дядей смешивается с непреклонными интонациями матери. Радха пытается высвободить свою тонкую ручку, но это ей не удается. И тогда Рао делает резкий рывок, чтобы броситься на помощь сестре.
Джон Монтгомери: Вместо того, чтобы оттолкнуть мальчишку, как это норовит сделать Костнер, Монтгомери мгновенно подхватывает направленное против него движение, усиливает мальчишеский порыв, толкает девочку навстречу брату, крепко-накрепко соединяет руки детей. - Ты мужчина в этой семье. Держи сестру. Веди ее. Стой рядом и не смей бояться. Голос полковника звучит так же тихо, но от прежних интонаций не осталось и следа. Разговоры по душам закончены. Теперь он отдает приказы.
Анна Печче Шалое: Рао гордо выпрямляется под взглядом британца, и руки его, когда он обнимает сестру, не дрожат. Черные глаза - глаза принца Даккара - мечут молнии недетского гнева. Он еще не мужчина, но уже не дитя, и его изящные кисти лишь выглядят хрупкими: им знакома и тугая тетива лука, и тяжесть меча, и холод ружейного ствола. В этот страшный час юный принц призывает на помощь бога Индру, и тень своего мудрого деда, и дух своего бесстрашного отца. Его с детства учили не бояться смерти - "каждый, кто рождается, умирает, и каждый,кто умрет, возродится снова". Ему запрещали отворачиваться на казнях. А после штурма дворца, когда он не просто видел смерть воочию, но и чувствовал на лице ее ледяное дыхание, сердце мальчика, которому еще не сровнялось и восьми, не разбилось, не ослабело, но точно оделось в стальную броню. - Ты грязная английская собака, - на своем родном языке бросает он в лицо человеку, который сейчас олицетворяет для него все зло мира. - Ты, низкорожденный, не сможешь испугать кшатрия, даже если призовешь на помощь всех своих демонов! Но Радха -нежная, хрупкая Радха - не понимает слов брата, не понимает этого страшного мужества, и, прижимаясь к нему изо всех сил, начинает громко, отчаянно рыдать. Анна вскрикивает. Звук, вырывающийся из ее уст - не голос человеческого существа, это вой раненой волчицы, хрип подстреленной лани, нутряной, кровавый ужас самки, у которой отнимают детеныша. - Rilascio dei miei figli !* ________________________________________________________________ * отпустите моих детей (итал.)
Джон Монтгомери: Монтгомери кивает властному воину, давая знать, что все сказанное им было понято и принято к сведению, распрямляется, едва коснувшись тыльной стороной ладони волос его благородной сестры, - и толкает обоих в руки капитана Костнера. И капитан Костнер - один из его демонов, один из тех, кто первым вошел во дворец в Бунделькханде, тот, кто навлек на себя гнев старшего по званию тем, что в запале сражения пристрелил сына княгини Джханси*, такого же безрассудно отважного малолетнего кшатрия и ценного заложника, - без лишних слов отправляется выстраивать полдюжины стрелков на площадке. Сам же полковник отнюдь не ласково берет кричащую женщину за локоть и оттесняет к навесу. - У вас ровно одна минута, чтобы решить, что для вас дороже: ваша родная кровь или ваша гордыня. ---------------------------------------- * На самом деле Дамодар не погиб, он был серьезно ранен, но признан мертвым и вынесен из дворца слугами. Согласовано с Лакшми.
Анна Печче Шалое: ... Душная тропическая ночь. Небо,видное в раскрытые окна дворцовой спальни, сплошь усыпано звездами, из сада доносятся пронзительные крики павлинов и переливчатое пение цикад. Где-то далеко трубит слон. Звон ситара, рокот табла* и жалобы флейт ласкают слух. Но Анна ничего не слышит, кроме молитвенного речитатива, заунывно-умиротворяющего пения мантр, протяжного "омммммм...", заставляющего замедляться лихорадочное биение сердца. Ей больно, больно уже много часов, она устала,измучена, времена ее охватывает страх, что она не выдержит - но это живая, добрая боль, и об этом ей напоминают руки Даккара, поддерживающие ее, гладящие, стирающие пот с раскаленного лба. ** Дева Мария, Дурга, Лакшми, Добрая Мать, улыбаясь, глядит на них с небес в этот великий час священного таинства. ...Последнее усилие, и вот он - кричащий, золотисто-смуглый, крохотный, со сморщенным в плаче личиком, крепкими ручками и ножками, и живыми, смышленными, черными глазами, блестящими, как драгоценные камни. - Мальчик! - торжественно провозглашает брамин, и передает ребенка отцу. Анна - теперь она Рани, навсегда Рани - тянет руки к мужу и ребенку, и ловит взгляд Даккара. Благодарный, нежный, исполненный обожания... должно быть, вся сила любви супруга и отца сейчас соединена в нем. ...А потом была вспышка яркого света, длинный светлый коридор, по которому ее влекло неведомой силой, райское видение семи небес, чертоги Индры, врата Иерусалима - и падения в черноту забвения ...на все время, пока ее приводили в себя. ...Радха. Она пришла в этот мир внезапно, никого не спросив ине предупредив заранее, на две недели раньше рассчитанного срока. Это случилось ранним утром в саду, на берегу пруда, заросшего лотосами, и пока служанки бегали за помощью, девочка родилась, и лежала на руках матери, серьезная и спокойная, доверчиво и тепловзиравшая на суетившихся вокруг людей. Она улыбалась каждый раз, когда Анна склонялась к ней, но больше никто не мог добиться от нее ни взгляда, ни улыбки, - пока не пришел Даккар. ...Сейчас ее дети стояли у белой стены, уведенные туда какой-то злой силой,и на них были направлены черные ружейные дула, готовые изрыгнуть смерть. У Анны Печче Шалое нет ни ножа, ни ружья, никакого оружия, нет даже умений драться как мужчина. Но у Рани, верной Господа Индры, у преданной жены Нана Сахиба, у матери, есть и зубы,и когти. К Кали-маа взывает она, темная, беспощадная, сверхчеловеческая сила наполняет ее, и в зверином броске она метится схватить врага зубами за горло...*** ________________________________________________ * особый индийский барабан ** присутствие мужа при родах- распространенная священая традиция в Индии, особенно в высших кастах. *** степень причиненного ущерба и дальнейшие действия - целиком на усмотрение партнера по отыгрышу. Не настаиваю на причинении серьезных увечий, но попытка совершенно честная и очень серьезная. Адекватный ответ пойму.
Джон Монтгомери: «В какой бы город или селение ни вошли вы, наведывайтесь, кто в нем достоин, и там оставайтесь, пока не выйдете...» Глаза ее, бесподобно темные, обращенные к белой стене, темнеют беспросветно. «И если дом будет достоин, то мир ваш придет на него; если же не будет достоин, то мир ваш к вам возвратится...» Он по-прежнему сжимает ее плечо, в другой руке держит хлыст, слегка постукивает им по своему бедру, отсчитывая мгновения до ружейного залпа. «А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или из города того, отрясите прах от ног ваших...» Еще три секунды. Он видит, как в самой бездне, на дне ее глаз, разливается алое. Еще две. Он знает, что это такое. «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне». Одна. Если бы он был способен хоть на миг убояться адова пламени, его бы здесь не было. «Не бойтесь же...» Время вышло. Полковник отрывает взгляд от ее лица, чтобы повернуть голову и подать знак капитану. В этот момент он чувствует, как напрягаются мускулы на женском плече, краем глаза ловит ее движение и инстинктивно вскидывает руку с хлыстом на уровень шеи - всего за долю секунды до того, как ее зубы вонзаются ему в запястье.
Анна Печче Шалое: ...Она промахивается мимо горла - враг хитер и осторожен, он успевает защититься - но Анна вонзает зубы в его руку, и кусает, кусает, рвет живую плоть, как тигрица, пока густая горячая кровь толчками не заполняет ей рот. Она глохнет от ружейного залпа, слепнет от дыма и пыли, но не разжимает зубов, даже когда сознание окончательно меркнет и заволакивается тенями.
Джон Монтгомери: Он подавляет свой первый порыв отдернуть руку. «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего...» Вместо этого свободной рукой Монтгомери крепко обнимает женщину за талию, как не в меру пылкий любовник, вплотную прижимается к ней, с силой вдавливая запястье ей в рот. «У вас же и волосы на голове все сочтены...» Скользит ладонью вверх по ее спине, вцепляется ей в волосы на затылке. «Вы лучше многих малых птиц...» Зажимает ее голову, как в тисках, заставляя давиться кровью, - до тех пор пока она не теряет сознание. «Кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей». И снова подхватывает женщину одной рукой, и укладывает на землю, и, попавший в капкан, сам вынужденно опускается на колени, чтобы, надавив пальцами на ее челюсть, как показывал ему отец, когда учил обращаться с охотничьими собаками, высвободить наконец из ее нечеловечьих зубов свою истерзанную онемевшую руку... Меньше чем через две минуты по зову капитана на площадку является полковой врач. Полковник с раздражением его отталкивает. - Не меня - сперва ее осмотрите, - кивает на женщину. - И вон их. Мальчик и девочка по-прежнему стоят обнявшись у выщербленной стены. Их головы, как сединой, покрыты белой пылью. Солдатам было дано указание не опускать ружья ниже обычного уровня, держать их ровно и целиться, как если бы перед ними стояли взрослые люди выше среднего роста. Капитан Костнер, большой любитель мелких мишеней, как его окрестил полковник с недавних пор, с заданием справился превосходно и прощение свое заслужил. Пока Майлз прощупывает пульс и заглядывает под веко женщине, пока Костнер разводит солдат и пытается отлепить от стенки детей, словно сделавшихся ее частью, застывших, окаменевших от пережитого потрясения, Монтгомери, подобрав с земли оброненный хлыст, уходит в тень, усаживается под навесом. Крепко сжимая запястье, старается пошевелить пальцами. Из-под вымокшего насквозь манжета на стол капают кровавые кляксы. Он переводит взгляд на бумагу с чернильницей и невесело усмехается. Немногим позже, когда пленники были водворены за решетку и пыль улеглась, когда он остался один на один с доктором и тот, освободив его предплечье от рукава, принялся обрабатывать рваную рану, Монтгомери наконец позволил себе поморщиться и зашипеть от боли. - Не бойтесь, не отниму, - шутит доктор в своей привычной манере. - Я даже уверен, что вы не умрете. - А я не уверен, Майлз. Она ядовита. - Это вы ядовиты, полковник, - насмешливо фыркает тот, накладывая повязку. - Что ж, время покажет, - без тени улыбки отвечает Джон. мастерское: эпизод завершен
полная версия страницы